— Всё верно! — Дрозд расслабляется, но не выходит из Мамочки: та покачивается на его хуе, вибрируя клитором.
— Что верно? — я оставляю калач в восстанавливающей ванночке рта.
— Верно, что ты зациклился и коррозируешь. Оглянись назад: как ты прожил последние, ну, скажем 5 фаз? Что значительного происходит в твоей жизни помимо минета паяльнику и латентной копролингвистической деятельности? Неужели ради подобной ржи гнул ты гвозди, будучи юн и отважен? Твоя задача — выйти из цикла, покинуть эту крысиную гонку… Мы, Боевое Подполье, сознательно перетянули тебя на свой слой, использовав циркульную травму!
— Боевое Подполье?! — вырывается у меня с приглушённым бряцаньем (Мамочка вылизывает мошонку). — Это вы организовали травлю золотого офицерства? пустили ядовитый газ в Парке Оргий на северном жидоумертвителе? распространяли объёмный порно-сериал про ебущихся в пепле сфинксов? убили наместника 9-го земляного барона? Я привык думать, что таких, как вы, ребята, не бывает…
— Как видишь, одним из нас оказался твой старый приятель Ергодыч! — покачивается Ефим Тимофеевич.
(В этот момент из его жопы со звоном выпадает здоровенная какашка.)
— Вот это да! — потрясён я.
— Ергодыч — не просто один из нас, — продолжает Дрозд, — Ергодыч Залупигной оказался не просто подпольщиком. Он оказался одним из Тощих, — то есть, одним из руководителей движения.
— Вы хотите сказать, что Ергодыч — Тощий? — я сжимаю медные волосы Мамочки. Ртуть семени выкатывается из её рта.
Стены помещения начинают светиться голубым перламутром.
— Не только он. Ещё кое-кто из тех, кого ты хорошо знаешь. Тебе грозила переплавка, и мы устроили так, чтобы всё прошло, как будто тебя ушатало циркулем. А потом перетащили тебя на наш слой, используя метод «возвратной фистулы», результат действия коего ты сейчас наблюдаешь.
— Но для чего?
— У нас к тебе деловое предложение: сплавься с нами — развари стволы родовластия! Пойми: расщепление радиоактивных металлов — вовсе не прерогатива правительства! Директорий насквозь прогнил и состоит в основе своей из наместников малоизвестных семей, где с Традицией зачастую соседствует самое zверское долбилово и перемазанная спермой времён Губернаторства садо-мастурбация. За что казнили старину Наебнибалдая? Кто дал право калечить плавку детей бронзовых прапорщиков? Почему козырным сплавам не сообщили о надвигающемся сдвиге по фазе?
— Почему… ответы на эти вопросы не знает даже головной оракул, — с неуверенной усмешкой я бью тяжелеющим калачом по губам Мамочки — голова её гудит словно колокол.
— Головной оракул может не знать. — Соглашается Дрозд, — мы — знаем.
— И что же?
— Правительство Грибов необходимо убить!
— Хм… и кто придёт на смену? Семья Тугоплавких? Или, возможно, клан Д%?
— Мы опровергнем аксиомы центральных уровней и используем радиоактивные металлы для повышения сопротивляемости, как завещал великий Румбо!
— Вы верите в существование Румбо? — искренне удивляюсь я.
— Я видел Румбо собственными глазами во время 2-ой Главной Шизопровокации. Я находился в подвижном колодце времени и в моменты рассоединения пространств мог перемещаться в прошлое.
— Вы видели Великих Предков? С ума сойти… почему я должен вам верить?
— Ты не должен. Ты волен покинуть помещение тем же путём, и болтаться опять по степи в хищных выхлопах.
— В хищных выхлопах?
— Этот жёлтый туман. Он живой. Его капли вызывают коррозию. Никакие присадки не спасут от этой дряни. Он жрёт тебя, словно стая пираний.
— Альтернативы нет? — с сомнением я смотрю в люк.
— Тебе решать. Да только ты сам давно уже всё для себя решил. Осталось последнее: вступительная жертва и клеймение.
Я понимаю всё сразу, без запинки.
Отступаю, высвобождая фаллос, а затем обрушиваю на шею Мамочки сабельный удар рабочим полотном рук.
Голова Мамочки катится по перламутровому полу.
Я насаживаю её трепыхающуюся глотку и возвратно-поступаю, легонько посвистывая.
— Клянёшься ли ты отворить фистулу, когда Грибы захотят укоротить тебя в мясорубке? — вопросительно вспыхивает @.
— Пэссарь! — отвечаю ему, с лёгким шелестом.
— Клянешься ли «спрашивать за дозволенное» только по выкатыванию шара одним из Тощих?
— Пэссарь!
— Клянёшься ли сечь непослушных?
— Пэссарь!
— А теперь, сотвори ключом!
Я выхожу из тела Мамочки (оно золотисто всхлипывает), продолжая потеть и прерывисто вздрагивать.
Впервые убеждаюсь в том, что женщина может жить без головы.
Выжимаю из вены клапан, распускаю «бантик», затем прокусываю целку, вскрываюсь.
В глазах мигает, перламутр стен невыносим.
Высверливаю утробно-серебряным голосом:
Глиной буду — не просрусь
Сукой буду — не проснусь
На хуе вертел я брови
Ваш на веки — брат по крови
Буду резьбы рвать — казните
Будут плавить — помяните:
«Был негибок, срал в упряжке,
И сорвался на растяжке.»
@ мерцает кабелем, а затем испускает горловой фистулой тонкий прерывистый скрежет.
Скрежет включает подъёмник и открывает вмонтированный в стену прокатный агрегат (ПА).
Дрозд набивает код.
Стальные катки приходят в движение.
Мы цепляем дрожащее тело Мамочка ручными крюками и загружаем вместе с головой в судно.
Тело поступает в ПА и медленно плющится.
Из продолговатой щели выползают полосы тонкой розоватой фольги.
Намоточный вал накручивает фольгу ровным тугим рулоном.
Я касаюсь рулона: он липкий от крови.
Я смотрю на @: @ потирает щуп.
— Эта ячейка — на самом деле вагон циркуля, — сообщает он мне с желтоватой вспышкой.
— Вагон циркуля?! Здесь?!.. А лицензия… без лицензии целку повредить можно…
— Лицензии нет. — @ разматывает рулон, отрывает изрядный кусок фольги и протягивает мне с мелодичным свистом, — но её заменяет смекалка. Держи — намотай на целку, да поторопись: мы отстали от графика.
шумы священного
грибное разотождествление
Створ внешнего контура бесшумно отъехал, открыв вход в овальный тоннель с зеркальными стенами. Острый фиолетовый свет приторно сочился из невидимых человечьему глазу отверстий, пропиленных в виде направляющих дорожек дренажным лазером.
