Ее мать была необыкновенной.
Джоа не считала себя девушкой наивной или неспособной за себя постоять, хотя в подростковом возрасте, в четырнадцать или пятнадцать, несмотря на уже тогда проявившиеся способности, испытывала неуверенность в своих силах. Однако сейчас она впервые ощутила себя по-женски беззащитной, подавленной, отягченной бременем вопросов без ответа и неразрешимых сомнений. Ее мысли вновь и вновь возвращались к разговору с незнакомцем, вынырнувшим из ниоткуда, чтобы раскрыть ей глаза, поведать историю, невероятнее которой трудно придумать.
— Папа, почему ты мне ничего не сказал?
Из предосторожности? Страха? Или чтобы не вселять преждевременных надежд?
Девушка вновь исследовала вещи, забытые или оставленные Хулианом Миром в гостиничном номере.
Если отец и предполагал исчезнуть, единственное, что он взял с собой — дневник, свой неизменный рабочий инструмент. Приступая к новой теме, он всякий раз заводил новую тетрадь для записей. Если же отца увели насильно, те, кто это совершил, каковы бы ни были их мотивы, сочли необходимым забрать опять-таки только его дневник. Кроме нее этого бы никто не заметил. Следовательно, при открытии дела полиция не должна усомниться, что исчезновение Хулиана Мира связано то ли с внезапным помутнением рассудка, то ли с несчастным случаем, следы которого пока не обнаружены.
— Папа, ты же записывал все в тетрадь. Но эти записи — всегда итог проделанной работы. Может, ты все-таки оставил здесь что-то, что мне поможет, а?
Она в который раз перебирала кипы бумаг.
Ее внимание привлекла фотография храма Надписей в Паленке и схема его поперечного разреза с обозначением прохода к гробнице Пакаля.
Большая часть бумаг — рисунки и распечатки текстов из Интернета — касалась этого храма и его гробницы.
Хулиан Мир никогда не брал с собой в поездки много вещей и все делал своими руками. Такова особенность работы в поле.
На одном из рисунков, выполненных отцом, была изображена надгробная плита над саркофагом Пакаля — каменная махина во чреве храма Надписей, ставшая одной из важнейших археологических находок второй половины XX столетия.
Все точно. Фотографии или похожие рисунки с изображением плиты она видела уже много раз.
— Помоги мне, папочка, ну же… — шептала она.
На большинстве остальных рисунков были стелы, письмена и опять письмена — забавные символы майя. Символы и понятия. Те немногие сведения, которые получила на лекциях, ей не пригодились. Чтобы «перевести» все это, требовалось гораздо больше знаний.
И выход в сеть.
Предстояла та еще работенка.
Бросалась в глаза сложная мозаика изображений на центральной доске храма Надписей. Безбрежное море рисунков, отображавших богатую космологию майя и одновременно относительную простоту их бытия. Письмена — каждое в отдельности — представляли собой словно страницы громадной книги, высеченной на стенах этого храма, пирамид, других святилищ и построек Паленке.
Если тут и было что-то, если отец и скрыл подсказку в этом невообразимом нагромождении знаков и понятий, ей будет не просто ее найти.
Под конец она наткнулась на два листка бумаги, на которых рукой отца были набросаны — с присущей ему тщательностью — различные письмена, объединенные в группы по три и пронумерованные цифрами от единицы до шестерки. По-видимому, календарь. Она была почти уверена в этом.
Однако от уверенности до понимания…
Джоа продолжала рассматривать их. Каждый рисунок состоял из одного большого, очевидно, заглавного символа, под которым попарно, в ряд, в четыре яруса располагались восемь письмен меньшего размера.
Сложная письменность майя, которую девушке не довелось изучить в необходимом объеме, обескуражила ее.
— Ну и что теперь? — выдохнула она.
Собрав фотографии и рисунки, Джоа стала продумывать первые шаги своего расследования.
Сначала — выяснить все здесь, в гостинице. Потом — в Паленке.
И хотя на удостоверениях, выданных официальными властями и организациями страны пребывания и дававших предъявителю право беспрепятственно перемещаться в зоне раскопок древнего города, везде была фотография Хулиана Мира, Джоа, прихватив документы, покинула номер.
11
По пути Джоа встретила Тадео — юношу, который накануне поднес ей вещи в номер. Сейчас он поливал внутренний сад «Шибальбы». Не выдавая смятения, девушка широко улыбнулась — она отлично усвоила, что улыбкой всегда можно добиться большего, чем серьезной миной.
— Доброе утро, Тадео.
— Доброе утро, сеньорита. — Юноша встрепенулся от гипнотизирующего журчания воды, которой орошал зеленый ковер газона с роскошными цветами. — Как спалось?
— Отлично.
— Рад за вас. — Тадео тоже обнажил в улыбке ряд зубов, несоразмерно крупных при его комплекции.
— Можно я задам тебе несколько вопросов?
— Мне?
— Любая информация полезна, как, по-твоему?
— Ну да, — растерялся он. — Но я ведь не сижу все время на месте и почти ничего не знаю о гостях.
— Мой отец жил здесь довольно долго. Он человек общительный и наверняка с тобой разговаривал.
— Да, это так, сеньорита. Он очень любезный и приятный.
— К нему кто-нибудь приходил?
— Нет.
— Я имею в виду не только в номер, а вообще в гостиницу — когда он завтракал, обедал или ужинал. Или, скажем, сюда, в сад.
— Да нет, он всегда был один.
— Ты видел — я только что завтракала с мужчиной?
— Да.
— Он тебе случайно не знаком?
— Нет.
— А не знаешь, кто ему мог сказать, что я здесь?
— Сказать ему? — глаза юноши расширились в недоумении. — Не знаю…
— Тебе никто не предлагал денег, чтобы ты помог попасть в его номер?
— Нет! — насупился Тадео.
— Скажи мне правду, — настаивала Джоа. — Я не буду сердиться. Я могу хорошо заплатить за сведения.
— Мать убьет меня! — Юноша и в самом деле был сыном администраторши.
— Твоя мать — хозяйка «Шибальбы»?
— Да, ее зовут Адела.
— Спасибо, Тадео. Извини. — Она примирительно махнула ему рукой и пошла к выходу.
