Ошеломленный бесстыдством принца и степенью риска, которому он подвергал себя, я занял свое место за спинами гостей и принялся помогать им взбивать подушки, снимать с них мечи, башмаки и плащи, пока, наконец, все гости не смогли удобно устроиться, настолько, насколько это было возможно в покоях Александра. Дальше всех от принца сидел мрачный лорд Барах, отец Вейни, его седая коса спадала на обнаженное плечо. Он был единственным старейшиной из присутствовавших здесь представителей Дома Мезраха.
Однако настало время сосредоточиться на другом. Дерзийская знать славилась привычками отрезать рабам пальцы или совать их руки в крутой кипяток, если рабы вдруг что-нибудь роняли, проливали или неверно подавали блюда. Я осторожно наполнил вином хрустальные кубки и разрезал плоские горячие лепешки, начиненные травами, затем предложил гостям блюдо с сочными кусочками жареного ягненка и особо приготовленной свининой с румяной корочкой. Затем всем желающим следовало положить на тарелки нарезанные ломтиками или очищенные фрукты, соленые яйца, засахаренные финики и крошечных соленых рыбок. Потом я разливал назрил, горький чай. Потом снова вино. Урок Зеруна и наставления учителей прошлых лет звучали в моей голове, полный набор знаний, необходимых рабу.
Всегда стой на коленях сразу за спиной у гостя. Не смей касаться гостя. Сперва обслуживай принца. Если он укажет на блюдо или кивнет головой, имей в виду, что жест может быть едва заметен, дай сперва попробовать блюдо тощему рабу, что сидит за его спиной, и только потом положи кушанье принцу. Не дыши, когда прислуживаешь принцу, твое дыхание может испортить ему аппетит. Следи, чтобы на блюдах все время было достаточно мяса, иначе принц разгневается. Следи, чтобы у всех был налит назрил, его отсутствие считается дурным знаком. Седой господин положил нож поперек тарелки. Это значит, что он соблюдает ифрейл, очистительный пост. Ни в коем случае не предлагай ему мяса, сыра или яиц, никакой животной пищи. Никакого вина. Только чай и фрукты. После того, как принц закончил трапезу, никому из гостей больше ничего не предлагать. Омовение рук совершается перед…
Когда они узнают? Когда они поймут, как ловко их провели? Что они сделают? Когда до них дойдет, почему на одной из подушек никто не сидит? Шестьдесят свидетелей того, что они разделили трапезу принца – это слишком много. С ними нельзя не считаться. Сам лорд Барах ел и пил за столом принца.
– А что, найдется ли в доме принца мед или бренди? – Спросил худой, одетый в темно-вишневые шелка человек, сидящий слева от принца. – В такой холод я люблю согреться чем-нибудь послаще.
– Да, господин, – быстро отозвался я и мигом принес с буфета сузейнского бренди, сладкого и обжигающего. Я опустился на колени за спиной гостя и налил немного бренди в его кубок.
– Я принесу мед, если этот напиток вам не понравится.
Он посмотрел бокал на свет.
– Прекрасный выбор, – и я наполнил его кубок янтарной жидкостью. Он завернулся в отделанный мехом плащ. – Никто не спутает Летний дворец Дерзи с Зимним дворцом. Перепутаны названия, – он говорил с едва заметным акцентом.
Я бросил взгляд на его лицо. Это, должно быть, был келидец. Как же я раньше не заметил его? Почти белые коротко остриженные волосы. Гладкая бледная кожа, совершенно не похожая на грубую красноватую кожу дерзийцев или на мою собственную смугло-золотистую кожу. Приятное узкое лицо. Лишенное возраста. Улыбающееся. Я утолял свое праздное любопытство, разглядывая его, и тут его глаза встретились с моими… Его глаза, ледяные голубые глаза, ясные как утреннее небо в горах. Эти глаза показались мне самым страшным из того, что видел за шестнадцать лет, страшнее всех ночных кошмаров, страшнее всех самых ужасных событий моей юности, никогда раньше я не встречал подобного взгляда таким беззащитным. Я точно выполнил правило не дышать, обслуживая гостя. Я просто не мог дышать. И я опустил голову, разом нарушив контакт. Ему не поможет бренди. Ничто не согреет эти глаза и то, что таится за ними.
Обрывки наставлений снова механически завертелись в моей голове.
Всегда клади мясо поперек лепешки. Никогда не смотри гостю в глаза. Рабов бывало казнили за то, что они смотрели гостю в глаза…
…но уж точно не в такие глаза, что я только что видел. Понял ли он, что я узнал его? Знает ли он, что в мире еще остались немногие, обученные видеть то, что он несет в себе? Даже будучи теперь морально искалеченным, потерянным, лишенным своей личности и своей жизни, я все еще мог распознать демона.
Я поставил бутылку бренди рядом с ним и попытался убрать руку, но он схватил меня за дрожащее запястье своими холодными пальцами с гладкой кожей и наманикюренными ногтями. Есть немало причин, по которым может дрожать рука раба.
– Ты тот самый, – произнес он так тихо, что ни принц справа от него, ни дерзиец слева ничего не услышали. Он притянул меня к себе, выкручивая мне руку своими стальными пальцами. Я не отрывал глаз от стола. Потом он коснулся льва и сокола на моих щеках. Холод его пальцев на моем лице был страшнее раскаленного железа клейма. – Ты причина всему этому. Катализатор… – Его взгляд бритвой разрезал мою кожу. – Проклятая собственность. Этот Александр оказался намного умнее, чем мы думали. Притащить тебя сюда, под их взгляды… Великолепно. Опасно, – он обращался к самому себе. – Ладно. Он не узнал меня, он не знал наших имен. Я не хотел ничего делать с ним, ничего.
Наверное, мне следовало попытаться читать в душах присутствующих, чтобы найти хоть одну, достойную спасения. Наверное, мне следовало сосредоточиться и вспомнить, как это делается. Если бы меня волновала судьба хотя бы одного из гостей, я вскочил бы и стал выкрикивать предостережения, позабыв о возможном наказании. Но время научило меня думать о последствиях поступков, болезненных последствиях, превосходящих страдания порки или голода, я не мог позабыть о них даже в присутствии этого воплощения ужаса. Как я хотел оказаться в своей дыре в подвале, в темноте. Спрятанный. Спящий. Одинокий.
– Сейонн!
Келидец отпустил мою руку, а я проклял принца за упоминание моего настоящего имени в присутствии демона.
Я быстро обошел келидца и опустился на колени за спиной принца, склонив голову низко, как мог, но чтобы не коснуться при этом его коленей или тарелки.
– Ваше высочество.
– Я хочу, чтобы ты омыл руки моим дорогим гостям.
– Мой господин… – Я едва успел прикусить язык. Что еще он задумал?
Омовение рук после трапезы было обязанностью молодых рабов, привлекательных женщин или юношей, которых гости при желании могли бы забрать с собой на ночь. Я не выполнял подобных обязанностей после того, как мне минуло двадцать пять, и едва ли мои шрамы могли порадовать взгляд.
– А это используй в качестве полотенца, – он сунул мне в руки полосатый оранжевый кусок шелка. Шарф Сьержа.
Слов у меня не было. Я склонил голову и прочел предсмертную молитву, хотя и не верил больше в силу молитв.
В комнате было шумно от разговоров и звона посуды. Но я едва замечал шум, пока шел в другой конец стола за сосудом с горячей водой, в котором плавали розовые лепестки. Маги создавали в воздухе огненные кольца и гирлянды цветов, а я наливал воду в маленькую фарфоровую чашечку для первого из Дома Мезраха. Я не смотрел на него, но чувствовал на себе его взгляд, пока подносил ему чашку. Он был полон недоумения. Раб-мужчина, молодость которого осталась далеко позади, подносит ему воду для омовения. Две испачканных жиром руки погрузились в чашку, он начал тереть их друг о друга, потом замер. Он заметил клеймо на моем лице. Я стоял теперь прямо перед ним. Его руки дрожали, когда он вынул их из воды. Я выплеснул грязную воду в специальный сосуд и протянул ему кусок шелка. Похожий на рычание возглас вырвался из его груди, когда я коснулся его рук шарфом. Он сжал кулаки. Я ожидал удара, но он не ударил меня. Не смог. Слава дерзийским традициям. Потом я перешел к следующему гостю.
