– Ты недоволен? – напрямик спросил Баррин.
– Почему ты так думаешь? – спокойно осведомился мироходец.
Баррин склонился над столом, приблизив свое лицо к лицу великого безумца.
– Ты избегаешь ее, стараешься даже не вспоминать о ней. Я давно заметил, что ты очень стараешься уклониться даже от случайных встреч. – Он помолчал. – По-моему, она тоже заметила, хотя и молчит.
Урза кивнул:
– Поэтому ты решил, что она мне не нравится… – Он запнулся, словно приводя в порядок мысли или опасаясь сказать лишнее. – Баррин, мой опыт общения с людьми не… Я и не притворяюсь, что хорошо понимаю смертных. Поэтому я стараюсь не вмешиваться в тех случаях, где и без моего вмешательства все в порядке, опасаясь повредить…
«Звучит правдоподобно. Немного уклончиво… но правдоподобно», – пронеслось в голове мага.
– Значит, ты одобряешь?
Раз в кои-то веки Баррин требовал прямого ответа. Он не отпускал взгляда Урзы, словно мог своей волей принудить мироходца к искренности.
– Жизнь должна продолжаться, Баррин, – наконец отозвался тот. – В конце концов, именно к этому и сводятся наши цели, ради этого работают все на Толарии. Думаю, ты поступил правильно. И я сам не выбрал бы для тебя лучшей пары.
«Рассчитывал получить простой и ясный ответ, Баррин? Пора быть умнее!»
Урза поднялся, собирая прочитанные отчеты. Его резкие движения показывали, что разговор окончен, и Баррин был только рад этому. Приятно хоть иногда прервать беседу на светлой ноте.
Урза был другого мнения.
– Почему ты отослал Карна? – спросил он, задержавшись в дверях.
Не так уж плохо он понимал смертных. Баррин покачал головой.
– Ты собирался сказать, что Карн в свое время станет частью «Маяка», верно? Прямо при нем?
Мироходец выжидательно смотрел на собеседника.
Баррин с нажимом продолжал:
– Урза, Карн не рычаг и не прибор. Он разумное существо, способное самостоятельно принимать решения. Думаю, ты никогда не замечал, но… – Маг запнулся. Ему пришло в голову, что трудности Прототипа имеют немало общего с проблемой новой породы.
«Возможно ли быть слишком эмоционально привязанным? Иметь слишком хорошую память?»
Урза пожал плечами и направился к двери, то ли не заметив, что маг замолчал на полуслове, то ли не интересуясь продолжением.
«„Маяку" для достижения основной цели понадобится мозг. Никто не подходит на эту роль лучше Карна. Он станет лучшим усовершенствованием „Маяка"», – пробормотал он, скрываясь за дверью.
От такого использования термина «усовершенствование» по спине мага пробежал озноб. Фирексийцы, заменяя плоть механическими устройствами, считали, что «совершенствуют» живое тело. Баррин устало опустился на ближайший стул. До сих пор Мироходец ни разу не произносил этого слова в таком контексте.
До сих пор.
Глава 4
Оставив позади царство Залфир, команда «Маяка» осмотрелась по сторонам и не увидела ничего, кроме горизонта. Карн оглянулся на корму судна. Ее плавный силуэт темнел в ореоле заката. Ильса Бравен, временный капитан корабля, прокричала с мостика команду, которой «Маяк» теперь долго не услышит:
– Курс в небо! Поднять корабль!
Матросы зашевелились, механики запускали магические двигатели. Стройное судно медленно разомкнуло объятия серой воды и погрузилось в алое сияние умирающего солнца. Засвистел рассеченный острым бушпритом ветер. Паруса по-прежнему выгибались, но теперь их наполняла сила магии. Любой из моряков и учеников академии, находившихся на борту, согласился бы, что нет ничего прекраснее этого первого мига полной свободы корабля, презирающего власть стихий.
Один Карн не наслаждался ощущением всесилия, хотя знал, что это был последний полет «Маяка», которого требования секретности заставят впредь играть роль обычного, прикованного к поверхности океана судна. Прототип не забыл, сколько раз он восхищался мгновениями взлета, стоя на палубе или находясь в самом сердце корабля, где он, слившись с силовыми камнями, регулировал работу магических двигателей с недоступной для смертного точностью. Это были хорошие времена, может быть, лучшие в его жизни, но они прошли.
Последние десять лет Толария казалась Карну тюрьмой. От постоянных переходов между разновременными зонами его лихорадило. У него уже не оставалось времени по-настоящему знакомиться с учениками. Любой из них растворялся в потоке летящего времени за те часы или дни, что Карн проводил в медленновременной зоне, помогая в работе Рейни, Баррину или Гатхе.
Серебряный человек не порвал отношения с Гатхой и, кажется, оставался его единственным другом. Остальные сотрудники академии сторонились молодого ученого, а ученикам, работавшим под его руководством, он даже внушал страх. Гатха, по-видимому, не страдал от недостатка человеческого общения. Ему хватало работы и недолгих бесед с Прототипом. А вот Карну этого было мало. Серебряный человек понял, чего ему недостает, когда, вернувшись из очередной отлучки в медленновременную зону, узнал, что разминулся с Джойрой. Следующего ее визита на Толарию можно было ждать очень долго. Карн не таил обиды на задержавшего его Гатху, но погрузился в тоску. Только Баррин и Рейни заметили перемену в настроении своего помощника и поддержали его парой добрых слов и заботливых взглядов.
Но Гатха продолжал работу с фирексийским материалом, и Карн понял, что не может больше оставаться на Толарии. Он нуждался в передышке. Слишком много уродов рождалось в последнее время, слишком многие из рождавшихся нормальными с виду, созревая в ускоренных зонах, оказывались злобными и безудержно жестокими. Карн разрывался между привязанностью к Гатхе и ненавистью к его занятиям. Из совершенной памяти Прототипа еще не стерлись воспоминания о долгой войне с кучкой фирексийцев, рожденных некогда на Толарии. Отвратительные создания, возрождавшиеся всякий раз в новом, еще более уродливом обличье. Противоестественное смешение плоти с металлом, кислый запах слизи и смазочных масел, заменявших им кровь. В его ушах снова возникал скрежет и лязг их голосов. И хуже всего были короткие вспышки понимания и сочувствия к этим порождениям кошмара, когда серебряный человек на миг ощущал свое родство с ними.
Карн знал, что жизнь ему дает сердце Ксанчи, давно погибшей подруги Урзы, фирексийки, восставшей против своих повелителей и старого мира. Она отдала жизнь ради победы над демоном Джиксом, а потом Урза использовал ее сердце при сборке Прототипа, при первом своем опыте в создании искусственных мыслящих существ. И все же этот янтарный комочек не потерял связи с Фирексией. «Принцип подобия», говорил Баррин, надеясь смягчить тревогу Карна. «Подобное тянется к подобному». И все же Карна мучило влечение, которое он испытывал к созданиям Гатхи. Ему не хотелось смешивать это невольное сочувствие с настоящей дружбой. Дружить можно только с хорошими людьми, такими, как Джойра, Баррин, Рейни…
