«Кул понимать… слышать… не знаю…»
Это было грандиозное открытие. Открытие внутри самого себя. И оно предоставляло ему такие возможности, что у Птуниса просто перехватило дух.
Он поднял раненую руку и показал её кулу.
«Рена ранила меня, — он пытался мыслить чётко, чтобы кулу легче было понять его. — Я лечусь. Но скоро мы с тобой вновь выйдем в океан».
Волна радости, принесённая извне, захлестнула его.
«Кул доволен… скорее… океан…»
Спустя некоторое время Птунис вылез из загона и стал прямо на мокрое тело надевать свою одежду.
— Ну что там с ним? — поинтересовался Горкис.
Птунис рассмеялся, представив себе реакцию смотрителя, если бы он рассказал ему, как они только что беседовали с Зубом.
— Скучает, — ответил он. — В океан хочет. Я надеюсь, больше у него припадки не повторятся. Но если что, зови меня, я приду, пообщаюсь с ним.
Горкис кивнул. Он был из тех, кто признавал разумность кулов. Ведь он был смотрителем загона, знал о многих вещах, которые люди, не погружающиеся в океан, понять не могли. Знал о своеобразной привязанности кулов к избранному ими охотнику. И в то же время был категорически настроен против того, чтобы давать этим хищникам клички. Птуниса иногда забавляла такая двойственность людей. Хотя, одёрнул он сам себя, не тебе судить. Достаточно посмотреть на себя, на своё двойственное отношение хотя бы к предкам, чтобы перестать осуждать других.
Птунис направился к своему жилью, вспоминая по дороге, как десять лет назад он в первый раз узнал, что может понимать чужие мысли. Та, его самая первая, филия смотрела на него своим казавшимся ироничным взглядом, и в его голове чётко прозвучало:
«Смотри на меня. Замри. Будь послушным. Стань невесомым, как вода, в которой ты паришь. Стань неподвижным, как трава, которая качается под напором воды, но не может тронуться с места. Замри. Слушайся меня».
Хотя Птунис был ещё мальчишкой, он слышал уже сотни историй о столкновениях с филиями. Ведь у каждого колониста она была своя. Ему рассказывали, что при встрече с ними все мышцы отказывают тебе. Что тебя охватывает оцепенение, которое ты не можешь сбросить. И даже мысли твои становятся вялыми и ленивыми.
Но его мысли не застыли, как рыба во встречном потоке воды. Они понеслись, как рванувшийся в атаку сатк. И во взгляде, устремлённом на него, появилось недоумение.
«Замри. Стань послушным. Оставайся неподвижным».
Ему показалось, что давление внутри его черепной коробки усилилось. Но это продолжалось всего лишь мгновение. Птунис встряхнулся, и его рука с заряженным пневматиком вытянулась в сторону филии. Ему показалось или в устремлённом на него ироничном взгляде мелькнула паника?
Он вспомнил, как чужие мысли вновь возникли в его голове, но они были какими-то сбивчивыми и звучали, если, конечно, можно было так выразиться, слишком уж неуверенно.
«Ничего у тебя не получится, рыба!» — злорадно подумал тогда Птунис и на этот раз чётко увидел заплескавшийся в глазах филии ужас.
Она повела хвостом и развернулась, чтобы спастись бегством. И в тот самый момент, когда она подставила свой бок, Птунис спустил курок.
6
Седонис посмотрел в сторону плывшей рядом Ароши. Даже в гидрокостюме, с маской вместо лица, она казалась ему верхом совершенства. Теперь, когда они были вместе в океане, он мог смотреть на неё всё время. И ему бы за это ничего не было. Всегда ведь можно соврать, что он осматривается по сторонам и оценивает обстановку.
Рядом с девушкой появился её кул. Седонис ощутил лёгкое напряжение, отпустившее его только тогда, когда кул, поведя плавниками, набрал скорость и обогнал их.
Своего кула у него не было. И не будет. Потому что, в отличие от всех остальных охотников, Седонис им не доверял. Не доверяет сейчас и не будет доверять никогда.
Кулы, конечно, не эти твари, которые лишают тебя возможности двигаться и даже мыслить. Об этом даже и разговора нет, главный их враг — это, конечно, филии. Но кулы тоже убийцы, хотя и не такие изощрённые, как филии. И они тоже убивают охотников.
У Седониса в семье никто не погиб от зубов кула. Ведь, если бы с его отцом случилось то же, что с отцом Птуниса и Ароши, он не знает, что бы он тогда сделал. Скорее всего, его явная неприязнь превратилась бы в неприкрытую ненависть. И тогда ни один кул, содержащийся в загоне, не мог бы чувствовать себя в безопасности.
Наверное, ещё и поэтому он с таким уважением относится к Птунису и Ароше. Их отец погиб от зубов этого хищника, а у них у каждого есть свой кул, и ничего! Он завидовал им, и не только им — всем, кто может доверять таким опасным тварям, как кулы! Сам он со своим недоверием справиться не мог.
Так же, как и у его друзей, мать Седониса умерла уже давно. Но было и отличие. Его отец до сих пор был жив. После её смерти он постоянно сходился с разными женщинами. Его нынешнее общение с сыном сводилось к приветственным взмахам руки при встрече. Седонис не особо тяготился этим, хотя завидовал тем, кто был окружён, хотя бы в детстве, родительской любовью.
Хотя отец его, Радис, был уже старик (ему скоро должно было исполниться пятьдесят лет), он был ещё крепок. Всё тело его было покрыто шрамами, полученными в схватках с обитателями морских глубин, но он до сих пор крепко держал ружьё, и глаз его был твёрд.
Об отношениях Радиса с женщинами по колонии ходили легенды. Он пережил уже несколько жён, а одна из них до сих пор была жива, хотя он с ней уже не жил. А ведь законы колонии такого не допускали: если ты живёшь с кем-то, то до самой смерти. Однако Радис исхитрился и новую женщину завести, и со старой остаться в хороших отношениях, и наказания избежать.
Той самой женщиной, с которой он расстался, была небезызвестная Норша. Поговаривали, что выгнала она Радиса из-за того, что тот часто отлучался по ночам. И уходил он не на охоту. Но об его измене в Совет Норша не заявила. Ведь Радису за его поведение уже давно грозила суровая кара. Законами колонии за такое поведение предусматривалось лишение мужчины возможности поступать так в дальнейшем. Говоря другими словами, Радиса попросту могли кастрировать. Когда такой вопрос однажды поднимался, на защиту Радиса дружно встали все женщины колонии… Если бы только Норша подала заявление в Совет, его бы уже ничто не могло спасти от заслуженного наказания.
Но заявления не было. Норша разобралась со своим мужчиной по-свойски. Она избила его и вышвырнула вон из их общего жилища. Говорят, Радис пытался сопротивляться. Но в Норше, этой лучшей из женщин-охотниц колонии, было около ста килограммов веса. И практически отсутствовал лишний жир. Только то, что нужно. И мышцы, естественно. Кроме того, тот, кто её не знал, никогда не смог бы предположить, что такая крупная и высокая женщина до невозможности быстра и чрезвычайно пластична.
Поэтому в схватке с сухим и жилистым Радисом она одержала верх. Радис с двумя сломанными рёбрами и лёгким сотрясением оказался в лазарете и по закону мог справедливо требовать прекращения отношений со своей бывшей женщиной.
