— Во всяком случае, прошу вас не устраивать скандала. В последний раз… До сих пор не могу понять, что вы им нарассказали.
— Можете быть спокойны! Не подведу.
Кон прошел на террасу, оглядел ее наметанным взглядом. Милые белые лица, наши, родные, подумал он в порыве умиления, которое испытывал всякий раз, когда видел симпатичное стадо баранов, с готовностью позволяющих себя стричь. Он заказал кофе, собрав всю свою волю в кулак, чтобы не прельститься соблазнительной попкой официантки Маруа. Некоторое время он вел себя скромно и тихо, сидя с невинным видом за отдельным столиком, а Матаоа следил за ним ястребиным взглядом, готовый ринуться на него при малейшем признаке скандала. Он с наслаждением выпил кофе, после чего наклонился к соседнему столику и с величайшей учтивостью произнес:
— Прошу прощения, не будете ли вы так любезны одолжить мне на пару минут «Геральд трибюн»? Я так давно живу вдали от нашей старой доброй родины, и временами на душе делается тяжело, очень тяжело.
Милые лица немедленно приняли участливое выражение. Пожилые дамы улыбнулись ему. Более толстая из двух наверняка сказала себе: а ведь он ровесник моего сына. Надеюсь, этот балбес сейчас во Вьетнаме, подумал Кон, глядя на них с трогательным смущением. Пожилой господин протянул ему газету.
— Вы давно из Америки?
— Больше двух Лет.
Кон с такой легкостью вживался в любую роль, что на миг у него и в самом деле сжалось сердце. «Эх, родина, родина», — подумал он. И сделал усилие, чтобы выдавить из себя слезу, но ничего не получилось: у него было адское похмелье.
— Да, больше двух лет… Честно говоря, когда я вижу американские лица, у меня слезы наворачиваются…
Кон опустил глаза. Он старался не ради денег: ему необходимо было очиститься. Приличия, стыд, оглядка на людское мнение сковывали его на протяжении тысячелетий, пожалуй, больше, чем что-либо еще, и, дабы они не пригнули его к земле — как крест, вечно возрождающийся из пламени, — он вынужден был время от времени их топтать. Вопрос психологической гигиены, не более того.
— Сделайте одолжение, пересядьте, пожалуйста, к нам за столик, — сказал пожилой господин. — Чеффи, Джим Чеффи из Милуоки, а это моя жена Бетси… Ее сестра, Марджори Хокинс…
— Билл Смит, — представился Кон, радуясь, как всегда, случаю назваться новым именем — видимо, в смутной и несбыточной надежде убежать от самого себя. Он ведь уже полтора года терпел себя под именем Кон. Своего рода рекорд.
Он подсел к ним. В тот же миг на террасе появился директор гостиницы и принялся с тревогой описывать круги вокруг их столика. Но Чингис-Кон выглядел смирным, он явно был вежлив и увлеченно беседовал с соотечественниками. Матаоа отошел.
— Вы говорите, два года уже не были в Штатах? — сочувственно спросил Джим Чеффи.
Кон беспомощно развел руками, выражая покорность судьбе.
— А что я могу поделать? Вы же знаете, как у нас обходятся с прокаженными. Их принудительно госпитализируют и держат в больнице, таков закон.
— Простите, я что-то не совсем понял…
— Видите ли, врачи сказали мне, что я заразился проказой — здесь это еще случаегся,
причем довольно часто. Для меня не может быть и речи о возвращении на родину. Там таких,
как я, изолируют. А на Таити нам позволяют жить на свободе. Эта болезнь здесь считается не особо заразной, разве что при непосредственном контакте…
И он помахал рукой в черной перчатке перед Марджори то ли Хокинс, то ли Хопкипс.
— Вот, хотите пощупать? У меня тут вместо пальцев железные протезы. Я все пальцы потерял на правой руке. Есть опасность, что это может перекинуться дальше, дойти до локтя.
Кстати, с помощью новых лекарств процесс можно остановить, если захватить вовремя. Но я поздновато заметил…
Соотечественники окаменели и сидели как истуканы, причем Марджори находилась явно на грани обморока. В отчаянии и невообразимом ужасе она не могла отвести глаз от черной руки, которую Кон совал ей под нос.
— Конечно, мне живется нелегко. Работать я не могу, не могу даже попросить помощи у своей семьи, потому что они ничего не знают, я не хочу разбивать им сердце. Моя бедная мамочка, представляете, если б она узнала… Но люди в массе своей добры. Особенно американцы. Не бросают меня в беде. Америка — последняя страна, где еще остались щедрые люди…
Он чуть-чуть опустил руку — испугался, что бедная женщина упадет в обморок раньше времени. Это был интереснейший психологический опыт. Элементарная человечность, да и просто приличия не позволяли трем старым американцам встать и уйти, как им того безумно хотелось. Их буквально пригвоздило к стульям. Джим Чеффи из Милуоки с перекошенным лицом лихорадочно рылся во внутреннем кармане пиджака.
— Я, разумеется, буду счастлив… Но у меня нет наличности… Не согласитесь ли вы принять дорожный чек?
— Ну что вы, у меня и в мыслях не было просить у вас денег!
— И все-таки позвольте…
— О, право, не стоит…
— Нет-нет, прошу вас, я настаиваю…
Кон еще некоторое время заставил себя уламывать. Чеффи отлично знал, что у них нет ни малейшей возможности унести ноги, иначе как прикрыв свое бегство гуманным поступком.
Почуяв недоброе, директор появился снова и нервно прохаживался мимо их столика. Кон незаметно адресовал ему непристойный жест. Наконец он милостиво принял триста долларов в виде чека. Это было побольше, чем в прошлый раз.
— Извините, но нам пора, — сдавленным голосом проговорил Джим Чеффи, стремительно вставая.
— А хотите, я покажу вам остров, — предложил Кон.
— О нет-нет, спасибо! У нас есть экскурсовод…
Все трое уже были на ногах. Приближался самый интересный момент, ибо мысль о том,
что сейчас он дружески протянет им руку, вызывала у них дрожь.
— Не могу ли я что-то сделать для вас в Штатах…
Все-таки триста долларов, подумал Кон, они имеют право что-то получить за эти деньги.
Хотя, по сути, они уже и так не зря съездили. Могут теперь до конца дней своих донимать друзей и знакомых рассказами о хорошем американском парне, заболевшем проказой на Таити.
Великолепное дополнение к легенде о бродяге с южных островов. Впрочем, ладно, за триста долларов можно им подкинуть и еще что-нибудь.
— Не могу ли я что-то сделать для вас на родине? — повторил Чеффи. На лбу у него выступили капли пота.
— О, благодарю, ничего. Хотя, если вам будет не трудно… — Кон тяжело вздохнул и опустил глаза. — Пришлите мне горсточку американской земли, сюда, на адрес отеля. Я буду всегда носить ее при себе. Понимаю, это звучит сентиментально, но, поверьте, мне иногда бывает так грустно…
Одна из дам, та, что постарше, разрыдалась. Дженкинс мгновенно подскочил к ним, глядя на Кона так. словно тот держал в руках бомбу.
