Пальцы Джинни непроизвольно сжали ножку бокала. Она замерла, боясь шевельнуться. Но остальные джентльмены присоединились к разговору, и никто не обращал на нее внимания.
— Он Наемник?
Ване Портер, сидевший справа от Джинни, наклонился, чтобы ответить Уильяму:
— Конечно. Один из лучших в своем деле. Но я слышал, он работал на Барлоу, служил проводником в армии и перегонял стада в Эбилен.
— Он уроженец вашего штата, сенатор, — вмешался кто-то. — И его настоящее имя — Морган, Стив Морган.
Соня со стуком уронила веер; кто-то из мужчин, наклонившись, с поклоном вручил его хозяйке. Лицо Сони, обычно такое спокойное, раскраснелось; опустив веки, чтобы скрыть смущение, она невнятно поблагодарила соседа.
«Это уж слишком, — подумала Джинни. — Сначала скот, теперь наемники!» Она уже хотела сказать, что видела утреннюю стычку, но, бросив взгляд на внезапно побледневшее теперь лицо Сони, решила держать язык за зубами. Может, разговоры об убийствах расстроили мачеху?
Мужчины принялись оживленно обсуждать новую тему.
Даже Карл Хоскинс, казалось, больше заинтересовался новым проводником, чем своей соседкой. Бросив на него озорной взгляд, Джинни совсем уже решилась оторвать бархатную розетку на правом плече, чтобы привлечь его внимание, но, вспомнив о гостях с их неодобрительными взглядами и поджатыми губами, передумала. Хотя Карл Хоскинс и красив, но не стоит такого риска.
— Джинни, дорогая, — тихо сказала Соня. — Если не трудно, принеси, пожалуйста, наши шали. Что-то холодно становится.
«Бедняжка Соня выглядит совсем больной», — подумала Джинни и, улыбнувшись мачехе, поднялась из-за стола.
Официант проводил ее до черного хода — не стоило спускаться по лестнице, ведущей в вестибюль, и проходить сквозь строй мужских взглядов.
Приподняв длинные юбки, Джинни быстро сошла по узким ступенькам на второй этаж и остановилась, чтобы перевести дыхание. Тускло освещенный коридор выглядел безлюдным, и почему-то эта пустота и тишина пугали Джинни больше всего. Строго сказав себе, что все это чушь и глупости, она пошла по коридору. Но неприятное чувство лишь усиливалось. Все двери выглядели одинаково, и в полумраке невозможно было разобрать номера. В довершение ко всему, когда она почти добралась до противоположного конца, одна из ламп погасла, и стало совсем темно.
— О дьявол, — прошептала Джинни себе под нос, сообразив, что не помнит точно, где ее комната. Но, заметив, что из-под одной двери пробивается луч света, подалась вперед, чтобы прочесть выцветшие цифры. Два… пять… кажется, ее номер — 257. Кроме того, Тилли обычно зажигает свет, может, она еще не легла спать!
Джинни чуть поколебалась и еде слышно постучала в дверь, ожидая, что откроет Тилли. Но то» что произошло, застало девушку врасплох. Дверь распахнулась, и не успела Джинни открыть рот, как чьи-то руки втащили ее в комнату. Послышался стук вновь захлопнувшейся двери, и Джинни обнаружила, что уставилась в изумительно красивые темно-синие глаза, обрамленные самыми длинными в мире ресницами.
Темная кожа лица с разлетающимися бровями почти пугающе контрастировала с этими синими, чуть суженными глазами, рассматривавшими Джинни так откровенно и дерзко. Девушка застыла от страха и изумления; губы приоткрылись, во рту пересохло, из сжавшегося судорогой горла не вырвалось ни звука.
Мужчина неожиданно улыбнулся, показав ослепительно белые зубы, и она, непонятно почему, заметила веселые ямочки на щеках.
— Клянусь Богом, — медленно протянул он, раздевая ее взглядом, — значит, ты и есть та француженка. Мими превзошла себя, это уж точно!
Он по-прежнему держал Джинни за руки, и прежде чем она смогла найти в себе силы что-то пробормотать, мужчина притянул ее к себе и обжег губы властным, грубым поцелуем, поцелуем собственника.
Джинни целовали и раньше, но никогда вот так! Ни один человек не смел обнимать ее, прижимать к себе! Его рот был жестким и безжалостным, и, вместо того чтобы нежно коснуться ее губ, он обжег их, словно пламенем, насильно раскрывая, как лепестки цветка. Одной рукой он держал Джинни чуть повыше талии, а другой обвил плечи так, что она чувствовала себя будто в тисках и почти не могла дышать, а когда попыталась отвернуть голову, ощутила, как его ладонь скользнула вверх, пальцы запутались в локонах на ее затылке.
Голова Джинни закружилась, беспомощно откинулась назад — волны жара и дурноты накатывались на девушку. К своему ужасу, она осознала, что его язык проник в ее рот, вынуждая ее тихо стонать.
«О Боже, Боже, — словно в бреду, думала она, — неужели все мужчины целуются так? Что он делает со мной? Что он сделает потом?»
И неожиданно, когда она, казалось, вот-вот упадет в обморок, безжалостная хватка ослабела, он слегка поднял голову, чтобы взглянуть ей в лицо.
— Не думал, что женщина может быть так прекрасна, френчи[1], — прошептал незнакомец.
Его суженные глаза горели страстным желанием, которое она чувствовала, но не могла до конца понять. Джинни пыталась опомниться, взять себя в руки, удержаться на слабых, дрожащих ногах, а он… он снова наклонил «голову и обжег губами впадинку у шеи.
— Нет… — Единственное слово, которое удалось выдавить Джинни, прозвучало отчаянным воплем.
Его пальцы шутливо потянули за болтающуюся на нитке розетку. Девушка снова охнула, на этот раз от возмущения, и почти бессознательно перешла на французский:
— Месье… нет! О, что вы делаете?
Розетка упала на пол; незнакомец рассмеялся:
— Забудь о дурацкой розе. Я найду тебе другую. — Его губы заглушили крик протеста. — И куплю тебе другое платье, милая, — прошептал он, — потому что сорву это с твоего тела. Ты ведь знаешь, я хочу тебя и сгораю от нетерпения.
Он вновь впился губами в ее губы, сжимая ее в объятиях.
Джинни почувствовала, как подгибаются колени, и невольно качнулась к нему. Она понимала, что теряет голову, но охватившее ее странное томление, ужасающая покорность тому, что сейчас должно произойти, не имели ничего общего ни с ее волей, ни с решимостью. С чем-то вроде непонятной отрешенности Джинни ощущала, как его язык ласкает ее рот, гладит, лижет… Платье соскользнуло с плеч, сильная ладонь сжала грудь. Руки Джинни были зажаты между их телами; беспомощные попытки освободиться, казалось, лишь сильнее воспламеняли его, побуждая ко все более откровенным ласкам.
Окончательно обезумев, Джинни ощутила, как его пальцы отыскали и стиснули быстро твердевшую пуговку соска.
Словно молния пронзила Джинни, возвратив ее к реальности. Теперь она начала сопротивляться по-настоящему, пытаясь вырваться из цепких рук, с ужасом сообразив, что его рубашка распахнута до пояса и ее груди, прикрытые лишь тонким шелком сорочки, прижаты к голой мужской груди.
