Всю долгую ночь лисица ждала, всю долгую ночь надеялась. Лишь когда забрезжил рассвет, надежда ее погасла. Она поняла, что никогда больше не увидит своего мужа. Одинокий ястреб пролетел над лесом, он снижался и снижался, едва не касаясь земли. Ястреб долго кружил над склоном, где затаилась О-ха. Казалось, лес отталкивает хищную птицу и земля не позволяет ястребу коснуться своей поверхности.
Небо залилось предрассветным багрянцем, и тут из полумрака появилась лиса. То был не зверь из плоти и крови, но дух, над головой которого сияло прозрачное белое пламя.
Лисий дух, чуть помедлив у опушки Леса Трех Ветров и бросив взгляд на О-ха, продолжил свой путь.
Изнуренная, разбитая горем, лисица вскочила и поспешила за ним. Дух повел ее через поля, к усадьбе за фермой. Там висело искромсанное тело А-хо, ее мужа. Кусок проволоки обвивался вокруг его шеи. Завывай тихонько покачивал мертвого лиса на своих невидимых руках. Люди привязали убитого зверя к изгороди, превратив его в ханыр, падаль. Как видно, они хотели предупредить всех лис, живущих в округе, — скоро им конец.
— Он ведь убежал от охотников. Он был очень умным лисом, мой А-хо, — сообщила О-ха лисьему духу.
Призрак устремил на нее безучастный взгляд.
— Да, — подтвердил он, — А-хо убежал от охотников. Что было дальше, ты знаешь сама. Конюхи с фермы увидели, как он скользнул в нору, вырыли его и убили лопатами. Потом они принесли его сюда и бросили собакам.
— А хвост? Где его хвост?
— Хвост они отрезали первым делом. Знаешь, как называется лисий хвост на языке охотников? Труба. Это их главный трофей.
О-ха не сводила глаз с того, что осталось от ее мужа. Совсем недавно они лежали бок о бок в норе и от его тела, полного жизни тела, исходило тепло. А теперь его шкура превратилась в рваную тряпку, перепачканную запекшейся кровью. Глаза остекленели и смотрят на нее безучастнее и равнодушнее, чем глаза лисьего духа. Где же взгляд, сверкающий радостью взгляд, которым он всегда встречал ее? Нет, это не А-хо. И все же лисица обратилась к призраку:
— Неужели он так и останется висеть здесь?
— Ты не можешь его снять?
— Боюсь, что нет. Он слишком крепко привязан.
— Ничем не могу помочь. Мы, духи, состоим из света и тумана, мечтаний и снов, сказаний и песен и не обладаем телесной силой. Понимаешь? Я дух, который отводит живых к мертвецам. Вскоре сюда явится еще один — он проводит твоего мужа в Дальний Лес.
И прямо на глазах потрясенной лисицы дух обернулся облачком тумана и рассеялся, а пламя, прозрачное белое пламя, превратилось в тысячу искр, которые дождем упали на траву.
А-хо обрел покой, он отправился туда, где царят счастье и безмятежность, но она осталась в одиночестве.
О-ха бросила прощальный взгляд на того, кто был ее мужем, и направилась к Лесу Трех Ветров. По пути она немного задержалась в поле, чтобы погрызть мерзлой капусты. Мысль о том, как же ей теперь быть, ни на секунду не отпускала лисицу. У нее не было норы, и ей негде было укрыться. Некому было помочь ей отыскать новое жилище. Ни мужа, ни дома, лишь детеныши, которые ждали своего часа внутри нее.
— Нет, так не годится, — сказала вслух О-ха, пытаясь ободриться. — Я сама о себе позабочусь.
К тоске по А-хо примешивался страх за будущих детенышей.
— Моим лисятам нужен дом, и он у них будет, — решительно заявила лисица.
Первым делом она отправилась на поиски лиса-философа по имени А-конкон. Он славился своей мудростью и глубиной суждений. О-ха надеялась — он поможет ей дельным советом, подскажет, как отыскать нору. Встретиться с А-конконом оказалось не просто: у него не было постоянной норы и он кочевал по лесу. Когда же лисица наконец нашла его, он прочел ей наставление о том, что смерть — это истинная радость для духа.
— А-хо сейчас лучше, чем нам, — изрек лис-мудрец. — Он счастлив, поверь.
— Да, я знаю, — согласилась лисица. — Знаю, он отправился в Дальний Лес, край, где всем хорошо. Знаю, там ему будет лучше, чем здесь. И все же мне грустно. И оттого, что он счастлив, мне не легче. Сама не разберусь почему. Если земля по ту сторону смерти, где сейчас мой А-хо, действительно такое чудное место, отчего мне так тоскливо, скажи?
А-конкон скрестил лапы и пристально взглянул ей в глаза.
— Печаль — странное чувство, — произнес он. — Мы грустим не о том, кого нет больше рядом, мы грустим о себе. Грустим о том, что остались одни.
— Ты хочешь сказать, печаль по умершим — это просто себялюбие?
— Отчасти да. Но все не так просто. Утрата поднимает в наших душах целую бурю. Нам кажется, что мы обижали того, кто нас покинул, и мы горько корим себя за это. Упрекаем себя за то, что были к нему несправедливы. Порой даже внушаем себе, что виноваты в его смерти.
Про себя О-ха признала, что в словах старого лиса много правды.
— Беда в том, что мертвые недосягаемы для нас, мы не можем поговорить с ними, поделиться, посоветоваться. С этим-то нам и тяжело смириться. Главное, не делай из своего А-хо кумира. Он был лис как лис, таких сотни, — в чем-то хорош, в чем-то плох. Таковы мы все. Частенько он поступал безрассудно, опрометчиво, а то и просто глупо.
Вот с этим О-ха никак не могла согласиться, но все же благоразумно придержала язык за зубами.
— Я вот что пытаюсь втолковать тебе. Раз мы верим, что А-хо сейчас там, где ему лучше, тосковать не к чему. Борись с печалью и продолжай жить.
— Почему ты сказал — «раз мы верим»? — горячо возразила О-ха. — Я не верю, я знаю. Я сама видела лисий дух, и он сказал мне…
— Да, ты видела его сама. Ты, и никто другой. Пораскинь мозгами. Если мы верим во что-нибудь всей душой — а в Дальний Лес все мы, лисы, верим именно так, — нам ничего не стоит увидеть желаемое наяву. Особенно когда рассудок наш сломлен горем.
— Ты хочешь сказать, лисий дух мне померещился?
— Вполне возможно. А может, и не померещился. На свете нет ничего невозможного. Возможно, Дальний Лес существует не только в наших мечтах. Одно лишь невозможно в этом мире — определенность.
— Спасибо, — холодно сказала лисица. — Спасибо на добром слове.
— Всегда рад услужить. Конечно, ближайшие месяц-два тебе трудновато будет меня отблагодарить. Какая сейчас охота, горе одно… Но надеюсь, когда потеплеет и тебе подвернется неплохая добыча, ты обо мне не забудешь.
Напоследок лисица еще раз спросила его насчет норы, но А-конкон лишь пренебрежительно сморщил нос.
— Житейские заботы не по моей части. Я могу помочь твоей душе, но не телу. Тут уж сама разбирайся. Кстати, по моему разумению, нора — совершенно излишняя роскошь.
Хотя А-конкон и обманул ее ожидания, разговор с ним пошел О-ха на пользу. Своими никчемными рассуждениями он до крайности рассердил ее, а как известно, гнев обладает способностью подавлять все остальные чувства. Этому старому болтуну, конечно, нора не нужна, а каково ей в ее положении! Немного позднее О-ха пришло в голову, что А-конкон нарочно стремился разбудить в ней злость. Злость прогнала апатию, и лисица энергичнее принялась за поиски дома.
