Книга Шикаста - Дорис Лессинг

— Вы измеряли вибрацию колонны с какой-то целью? — спросил я наконец гигантов.

— Да.

— Заметили отклонения?

— Да.

— Имеете какое-либо представление о характере этих отклонений? — Конечно же, меня волновали происки планеты Шаммат. От того, что я узнаю, зависит планирование будущего, но даже выискивая возможность перевести разговор на Шаммат, я понимал, что тема эта пока что отдаленная, второстепенная. Поняв, что надо действовать безотлагательно, я преодолел слабость, выпрямился, уверенно глядя на гигантов.

— Нам сказали, что прибудет посол Джохор и что мы должны подготовиться к кризису.

— И всё?

— И всё.

— Значит, сейчас они еще больше боятся, что противник перехватит информацию, чем когда я отбывал, — произнес я с некоторым ожесточением, переводя взгляд с одного гиганта на другого.

Слова «противник» они как будто не заметили. Как будто я его и не произносил. Я понял, что эта слабость является результатом нашего недочета.

Даже сообщая о недостатке, причем существенном, я не могу не отметить, сколь выдающимися качествами обладала эта раса, гиганты, вскоре прекратившая существовать, по крайней мере, в своем прежнем виде. И дело не в их физическом облике, не в силе или величине. Работал я с крупными расами и ранее. Размеру не всегда сопутствуют иные качества. В гигантах же было нечто незабываемое, какое-то величие и великодушие, масштаб и широта понимания, превосходящие все встреченное мною ранее у других видов. Необъятная сдержанность их соответствовала необъятной тишине, окутывавшей этот город. Тихая сдержанная сила служения всему лучшему, что существует и что может появиться. Зоркие глаза их задумчивы, наблюдательны, красноречиво повествуют о сцеплении с силами, намного превосходящими те, о которых может лишь мечтать большинство иных существ. Нет, конечно, и аборигены Роанды производили весьма сильное впечатление, и в их глазах отражались ум, наблюдательность и бездна доброго теплого юмора. Но здесь я встретился с чем — то намного большим. Я смотрел в их лица и чувствовал отзвук, созвучие, резонанс. Я физически ощущал лучшее, чем обладал Канопус. Я понимал, что где эти существа, там справедливость и истина — проще не скажешь, не помыслишь.

— Тебе, пожалуй, нужен отдых? — спросил один из них.

— Нет, нет! — закричал я, пытаясь внушить им, насколько важно то, о чем мы говорим. — Нет, я должен немедленно с вами переговорить, доложен рассказать вам, хоть даже и здесь, прямо сейчас, и вы расскажете это всем!

Я увидел, что они поняли наконец, что происходит нечто ужасное. И еще раз убедился в их внутренней силе. Взаимопонимание между ними не нарушалось ни на миг. Гигантам ни к чему было обмениваться взглядами, жестами, многозначительно поджимать губы, кивать головами.

Мы стояли на перекрестке улицы и бульвара, который мягко сворачивал в сторону, к группе больших белых зданий.

— Лучше собрать Большую Десятку, — сказал один из гигантов и тут же отправился в направлении этих зданий, шагая так быстро и таким широким шагом, что фигура его на глазах уменьшалась согласно законам перспективы и пропорции между человеком и окружающей его средой.

— Меня зовут Джарсум, — представился оставшийся гигант и повел меня в том же направлении, умеряя шаг, сообразуясь с моими физическими возможностями. Видно было, что ему не впервой шагать рядом с аборигеном, из чего можно было заключить, что межвидовое общение на Роанде процветало.

Мы подошли к отмеченным мною ранее белым зданиям, и я убедился, что, несмотря на свои внушительные размеры, они не действовали на зрителя подавляюще. Внутри я, однако, испытал некоторую неловкость, ибо мебель в зале, куда меня ввел Джарсум, была рассчитана на гигантов, до сидений стульев мне трудно было бы дотянуться подбородком. Джарсум тотчас использовал какой-то прибор для передачи указаний, чтобы для меня подготовили в одной из самых маленьких комнат стол, стулья и кровать, рассчитанные на туземца. Но даже в самой маленькой комнате мебель эта выглядела комично, теряясь в громадном объеме помещения.

Зал же, в который мы прибыли, использовался для конференций. Вскоре туда вошли десять гигантов, рассевшихся на полу. Для меня подготовили штабель каких-то тряпок такой высоты, чтобы голова моя оказалась на одном уровне с головами гигантов. Они молчали, предоставив мне возможность начать речь. На лицах их читалась озабоченность, но не более того. Я оглядел эти величественные физиономии и подумал, что никто полностью не защищен против шока и что нужно раскрывать тему постепенно, шаг за шагом.

Мне предстояло сказать, что их история завершена, что пришел конец их блестящему развитию, которое они полагали лишь начинающимся. Как личностям им будущее не закрыто, они переселятся на другие планеты. Но со здешним их существованием в привычных для них формах, увы, покончено.

Можно довести до сведения индивида, что он или она умрет, и тот, кому это сообщили, смирится с неизбежным. Даже если и дети его умрут, пусть абсурдной и жестокой смертью, вид все же продолжит существование. Но если прекращает существование вид, раса, племя, если их существование подвергается сомнению — это сложно воспринять без коренного пересмотра всех основных жизненных позиций.

Осознавать себя как индивида — в этом суть дегенеративной болезни. Каждый гражданин империи Канопуса приучен ценить себя как личность лишь в той степени, в какой он пребывает в гармонии с общим Планом, с Эволюцией. То, что я собирался сказать, должно было ударить по тому, что каждый из нас ценил превыше всего, ибо слабое утешение заявить: вы не умрете физически, как личности.

Для местных же вообще надежды не оставалось, разве что чахлая вероятность того, что далекое будущее когда-нибудь принесет избавление.

Целью существования гигантов, смыслом их бытия стала забота о туземцах, сделавшихся как бы их вторым «я». А теперь перед туземцами замаячила перспектива вырождения… Гиганты оказались в положении более здорового близнеца, которого акушер может спасти во время родов за счет гибели второго.

Я должен был все это им сказать.

Я им это сказал.

И ждал, пока они это воспримут.

Помню, как я сидел там, словно курица на яйцах, в смешном гнезде из тряпья, чувствуя себя пигмеем, следя за их лицами, в особенности за лицом Джарсума, ибо был поднят до его уровня. Помню, как он выделялся из остальных. Поразительно резкие черты лица с драматическими обводами, четким рельефом; глаза его сверкали из-под тяжко нависающих бровей, скулы выступали оборонительными редутами. Читалась в нем сила внутренняя, а физическая сила и так была очевидна. Но сила начала убывать у меня на глазах. И не только его сила убывала. Все присутствующие ослабли. Нет, выдержка их не пострадала, они не могли позволить себе такого нарушения управляющих всеми нами правил поведения. Но лица их увядали, отражали отток силы. И я подумал: уловили ли там, на Канопусе, этот момент, показывающий, что я выполнил свою задачу? Выполнил лишь частично, но наихудшее позади.