У Дориана было все улажено еще .до их появления.
Он поговорил с Нибонсом, и тот по первому требованию даст ему столько лауданума, чтобы спокойно умереть.
Но сейчас он не так уверен в подобном будущем. Он может сказать невесте о своем желании, однако не может заставить ее выполнить свой приказ. А скоро у него вообще не будет никакой власти над ней.
Пока он не способен думать о будущем, его мозг отказывался забыть нежный взгляд ее зеленых глаз. Его сейчас интересовала только предстоящая ночь и маленькая ведьма.
О Господи, а вдруг его разум откажет и он причинит ей боль? Что тогда?
– Да, Берти, – с наигранной веселостью сказал Дориан, – все улажено, все будут счастливы.
Гвендолин сидела на каменной скамье в саду Графа Ронсли, глядя на красное солнце, медленно уходящее за далекие холмы. Гроза давно кончилась; воздух был прохладный и чистый.
Она вымылась, надела зеленое шелковое платье, которое ей привезла Женевьева, уложила непокорные волосы в некое подобие аккуратной прически, надеясь, что она сохранится до того, как граф Ронсли закончит совещание с адвокатами.
Волосы постоянно отравляли Гвендолин жизнь, поскольку Господь по своей прихоти наградил ее волосами отца, а не матери. Ее раздражал не столько цвет (по крайней мере довольно необычный), сколько бесконечные завитки, каждый из которых обладал своим характером, и к тому же прескверным. Они контрастировали с ее сдержанной, разумной и упорядоченной натурой. Из-за них к ней не могли относиться серьезно, а будучи женщиной, она и так испытывала большие трудности К тому же Гвендолин приходилось выдерживать битву с каждым новым знакомым, чтобы ее воспринимали как личность, а не как легкомысленную девчонку.
Хоть бы в моду опять вошли вуали.
Интересно, на что будет похожа грива Дориана, когда он ее отмоет и расчешет? Может, длинные волосы графа – это странная мужская прихоть или протест, в первую очередь против его деда Протест Гвендолин могла понять, однако он все же не объяснял, почему граф так отличался от своего портрета. Расплывшееся, одутловатое лицо на миниатюре принадлежало, казалось, толстяку, но у человека, которого встретила она, не было ни грамма лишнего веса. Промокшая одежда обрисовывала не складки жира, а сильные мышцы.
Гвендолин смотрела на закат, который окрашивал в розовый цвет сгущающуюся над болотами темноту, и думала о болезнях, связанных с «нервным истощением», как выразился граф. Она как раз вспомнила аневризму, когда на дорожке под чьими-то ногами зашуршал гравий.
Обернувшись, девушка увидела хмурого жениха. В руках он сжимал какую-то бумагу.
Все медицинские гипотезы и прочие мысли сразу исчезли из сознания. Она лишь молча уставилась на Дориана, чувствуя, как сердце отбивает сумасшедший ритм.
Черный элегантный сюртук из тонкой шерсти подчеркивал атлетическую фигуру. Ее взгляд скользнул на прекрасно сшитые брюки и отполированные ботинки.
Лицо, с которого была смыта болотная грязь, казалось белее мрамора. Длинные черные волосы, блестящие словно шелк, рассыпались по широким плечам.
Горящий взгляд желтых глаз встретился с ее взглядом.
Если бы Гвендолин была обычной женщиной, то наверняка упала бы в обморок.
– Боже мой, как вы красивы! – слегка задыхаясь, произнесла она. – Клянусь, я никогда не испытывала ничего подобного. Мой мозг полностью отключился. В следующий раз, милорд, прошу вас предупреждать, когда вы собираетесь подойти ко мне, чтобы я могла должным образом подготовиться.
В янтарных глазах мелькнуло удивление, затем плотно сжатые губы дрогнули:
– Мисс Адамс, у вас очень интересная, даже уникальная манера говорить комплименты.
Его слабая улыбка окончательно вскружила ей голову.
– Необыкновенное ощущение, – призналась Гвендолин. – Не помню, чтобы мозг хоть раз отказывался мне служить, во всяком случае, пока я бодрствую. Хотелось бы описать этот феномен и подумать о его физиологической природе.
Гвендолин с трудом оторвалась от лица жениха и посмотрела на бумагу, которая вернула ее к действительности.
– Выглядит очень официально. Похоже на очередную юридическую дребедень. Я должна поставить здесь подпись?
Дориан оглянулся на дом.
Когда он снова повернулся к ней, полуулыбка уже исчезла, лицо помрачнело:
– Давай немного пройдемся.
Гвендолин послушно встала и молча пошла рядом с женихом по окаймленной розами дорожке. Когда заросли кустарника скрыли их от посторонних взглядов, Дориан сказал:
– Мне объявили, что должен быть назначен опекун, который станет вести мои дела. – Голос Ронсли слегка дрожал. – Абонвиль предложил себя, так как он самый близкий родственник мужского пола. Предложение разумное, и мои адвокаты согласились. Я унаследовал огромное состояние, которое потребует защиты, когда я стану невменяемым.
Гвендолин задохнулась от гнева… Почему именно сегодня нужно беспокоить графа по таким вопросам? От него требуется лишь подписать брачный договор, а не продать свою душу. – Защиты от кого? – спросила она. – От алчных родственников? По словам Абонвиля, от рода Камойзов осталось всего несколько старых дев.
– Речь шла не только об имуществе. – Лицо Дориана превратилось в застывшую маску.
Гвендолин хотелось разгладить суровые морщины, снять напряжение, но это походило бы на жалость. Поэтому она коснулась листа рододендрона и провела по нему пальцем.
– Опекунство включает наблюдение… за мной. Вскоре я буду не способен контролировать свои действия, и на этом основании меня уже сочли несмышленым младенцем.
После возвращения с болот Гвендолин сообщила Абонвилю, что граф Ронсли находится в здравом уме, и прочитанная по этому случаю лекция несколько охладила пыл герцога. Однако вряд ли ее слова полностью успокоили его светлость. «Он действовал из лучших побуждений», – напомнила себе девушка. Герцог считал, что брак станет для нее тяжелым испытанием, и хотел облегчить ей жизнь.
Конечно, будущий муж бабушки не может понять ее характер, если этого не понимали и другие мужчины в семье. Никто из них не принимал всерьез увлечение Гвендолин медициной: с их точки зрения, ее упорный труд был «маленьким хобби Гвен».
– Трудно думать, – продолжал Ронсли тем же неестественно спокойным тоном, – когда над тобой нависают адвокаты и сверхбдительный будущий дед. Не помогло даже молчание Берти, поскольку ему пришлось заткнуть себе рот платком, и он все время чихал. Я вышел в сад немного проветриться… – Дориан отбросил волосы со лба. – Беда в том, что я совершенно не умею держать себя в руках. Мне хочется послать их к черту. Но мой собственный адвокат согласился с ними, и, если я начну возражать, они сочтут меня ненормальным.
«И, возможно, поместят в сумасшедший дом», – мысленно добавила Гвендолин.
