Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
ЧАСТЬ II
Давид Харди из Уайнсбурга, Огайо, был внуком Джесси Бентли, хозяина ферм. В двенадцать лет он переехал жить в старый дедовский дом. Мать его, Луиза Бентли, родилась в ту ночь, когда Джесси бежал по полям, взывая к Богу, чтобы Он дал ему сына, и до взрослых лет жила на ферме, а потом вышла замуж за молодого уайнсбуржца Джона Харди, впоследствии банкира. Семейная жизнь у них не задалась, и все сходились на том, что виновата тут она. Это была маленькая черноволосая женщина с колючими серыми глазами. С детства она была подвержена припадкам гнева, а когда не гневалась, была молчалива и нелюдима. В Уайнсбурге говорили, что она пьет. Ее муж, банкир, человек положительный и сметливый, приложил немало стараний, чтобы ей жилось хорошо. Когда он начал богатеть, он купил для нее большой кирпичный дом на Вязовой улице в Уайнсбурге и первым в городе завел для своей жены кучера.
Но Луиза не умела жить хорошо. У нее случались припадки полубезумной раздражительности, во время которых она иногда молчала, а иногда шумела и затевала ссоры. В гневе она бранилась и кричала. Она хватала на кухне нож и угрожала убить мужа. Однажды она намеренно подожгла дом и часто целыми днями скрывалась у себя в комнате, никого не желая видеть. Ее жизнь, наполовину затворническая, давала поводы ко всякого рода толкам. Говорили, будто она принимает наркотики, будто прячется от людей потому, что часто находится под таким сильным воздействием алкоголя, которое невозможно скрыть. Случалось, летом, к концу дня, она выходила из дома и садилась в коляску. Отослав кучера, сама брала в руки вожжи и гнала по улицам во весь опор. Если на пути ей попадался прохожий, она не сворачивала, и напуганный горожанин спасался, как умел. Людям казалось, будто она хочет их задавить. Она проезжала несколько улиц, нахлестывая коней и на всем ходу огибая углы, а потом мчалась за город. На проселочных дорогах, скрывшись от чужих глаз, она пускала коней шагом, и дикое, отчаянное настроение с нее сходило. Она делалась задумчивой и бормотала какие-то слова. Иногда у нее на глазах выступали слезы. А возвратившись в город, она опять бешено гнала коней по тихим улицам. Если бы не влиятельный ее муж, которого почитали в городе, ее не раз бы арестовал начальник городской полиции.
Мальчик Давид Харди рос в доме возле этой женщины, и легко себе представить, что детство ему выпало не слишком радостное. Он был еще мал, чтобы иметь о людях собственное мнение, но порой бывало трудно не иметь весьма определенного мнения о женщине, которая доводилась ему матерью. Давид всегда был тихим, послушным мальчиком, и долгое время жители Уайнсбурга считали его туповатым. Глаза у него были карие, и в детстве он имел привычку подолгу смотреть на людей и предметы как бы не видя того, на что смотрит. Услышав грубое высказывание о матери или нечаянно подслушав, как она поносит отца, он пугался и бежал прятаться. Иногда он не мог найти убежища и совсем терялся. Он поворачивался лицом к дереву, а дома — к стене, зажмуривал глаза и старался ни о чем не думать. Он имел привычку разговаривать с собой, и с ранних лет им часто овладевал дух тихой печали.
Иногда он гостил у деда, на ферме Бентли; там он бывал совершенно доволен и счастлив. Часто ему хотелось больше не возвращаться в город, и однажды, когда его привезли домой после долгой побывки у деда, произошло событие, которое надолго оставило след в его душе.
Давид вернулся в город с одним из работников. Тот куда-то спешил по своим делам и оставил мальчика в начале улицы, на которой стоял дом Харди. Осенний день смеркался, и небо было пасмурно. Что-то произошло с Давидом. Идти туда, где жили мать с отцом, было выше его сил, и вдруг ему пришло в голову бежать из дому. Он решил вернуться на ферму, к деду, но заблудился, испугался и с плачем много часов плутал по проселочным дорогам. Пошел дождь, молния сверкнула в небе. Воображение у мальчика разыгралось, и ему мерещилось, будто он видит и слышит в темноте что-то непонятное. Он вдруг вообразил, будто бредет и бежит в каком-то ужасном пустом пространстве, где никто прежде не бывал. Тьма вокруг казалась беспредельной. Шум ветра в деревьях нагонял ужас. Когда впереди на дороге возникла упряжка, он испугался и перелез через изгородь. И бежал полем, а потом очутился на другой дороге и, став на колени, потрогал пальцами мягкую землю. Если бы не образ деда — а мальчик боялся, что уже никогда не найдет его в темноте, мир вокруг был бы совершенной пустыней. Его крики услышал фермер, пешком возвращавшийся из города, и, когда мальчика доставили в отцовский дом, он не понимал, что с ним происходит, — до того он был взволнован и утомлен.
Отец Давида узнал об исчезновении сына случайно. Он встретил на улице того работника с фермы Бентли и выяснил, что сын вернулся в город. Но домой мальчик не явился, поэтому подняли тревогу, и Джон Харди с несколькими уайнсбуржцами начал искать его за городом. По улицам Уайнсбурга распространилось известие, что Давида похитили. Когда его доставили домой, света в комнатах не было, но появилась мать и с жаром стиснула его в объятиях. Давиду показалось, что она внезапно стала другой женщиной. Он не мог поверить в такое прекрасное превращение. Собственными руками она выкупала усталое детское тело и приготовила сыну еду. Она не дала ему лечь в постель, а вместо этого, когда он надел ночную рубашку, задула свет, села в кресло и взяла его на руки. Час просидела женщина в темноте, держа своего мальчика. И все время тихо приговаривала. Давид не мог понять, отчего она так переменилась. Ее обычно недовольное лицо показалось ему самым мирным и самым милым из всего, что он видел в жизни. Он стал плакать, а она только крепче и крепче его обнимала. Голос ее не смолкал и не смолкал. Он не был резким и визгливым, как в разговорах с мужем, а шелестел, как дождь в деревьях. Потом стали приходить мужчины и докладывать, что не нашли его, а она велела ему прятаться и не шуметь, пока она их не выпроводит. Он думал, что это у них с ним такая игра, и радостно смеялся. У него возникла мысль, что заблудиться и хлебнуть страху в темноте — вовсе не велика важность. Он подумал, что тысячу раз согласился бы перетерпеть такой страх — лишь бы наверняка найти в конце долгого черного пути такую милую женщину, какой вдруг стала мать.
* * *
В последние годы детства Давид лишь изредка виделся с матерью, и для него она была просто женщиной, с которой он когда-то жил. И все же ее образ не выходил у него из головы, а с годами делался четче. В двенадцать лет он переехал жить на ферму Бентли. Старик Джесси явился в город и потребовал напрямик, чтобы мальчика отдали ему на попечение. Старик был взволнован и полон решимости добиться своего. Он потолковал с Джоном Харди в конторе Уайнсбургского сберегательного банка, после чего они вдвоем отправились в дом на Вязовой улице, потолковать с Луизой. Оба ожидали, что она заартачится, но ошиблись. Она вела себя смирно, и, когда Джесси объяснил задачу своего приезда и стал распространяться о преимуществах жизни на свежем воздухе и в спокойной обстановке старой фермы, она согласно кивала головой. «В обстановке, не отягощенной моим присутствием, — язвительно заметила она. Плечи у нее передернулись, и казалось, что она опять впадет в гнев. — Для мальчика — подходящее место, а для меня оно не было подходящим, — продолжала она. — Я у вас там была лишняя, и для меня, конечно, воздух вашего дома был вреден. Для меня он был отравой, но с ним-то будет иначе».
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
