— Ладно.
Гудок прозвучал снова.
— Ребенок проголодался, — пошутил Дамьен.
Фредерика только кивнула.
— Еще увидимся.
— Можете не сомневаться, — сказал Дамьен, и она трусцой побежала к автомобилю.
Дамьен смотрел вслед машине и ощущал странную тоску. Он сам не знал, о чем тоскует. Просто чувствовал себя как ребенок, которого не позвали на день рождения. Всех позвали, а его нет. Что особенного в этой Фредди Шариве? Почему она оказывает на него такое влияние? По десятибалльной шкале она тянет максимум на семерку. Ну что ж, семерка — счастливое число…
На мгновение Дамьеном овладело уныние, но он быстро справился с собой, поняв, что до их следующей встречи осталось меньше суток.
…Когда Фредерика выводила машину с переполненной автостоянки, по которой взапуски бегали дети, у нее бешено колотилось сердце. Ее реакции были классическими реакциями девочки-подростка. Будь у нее мозги, она ни за что не согласилась бы на предложение Дамьена помогать ей тренировать команду.
Помогать ей? Смешно. В футболе она не смыслит ровным счетом ничего, что и доказала сегодняшняя игра. После такого позора выбора у нее просто не оставалось. Ребятишкам требуется специалист, а Дамьен единственный подходящий для этого человек. Если бы она отвергла его помощь только потому что рядом с ним чувствовала себя девчонкой, сохнущей по своему первому бойфренду, это было бы чистейшим эгоизмом. Кроме того, он вложил в команду большие средства.
Фредерика радовалась бы этому куда больше, если бы не боялась, что их встречи станут регулярными. Это было опасно. Дамьен Берже — опасный человек. Щедрый, неравнодушный, заботливый…
Но опасный. Очень опасный. Преодолеть его чары нелегко. Она едва справилась с желанием пригласить его на обед… И тут послышался голосок Эме. Казалось, мальчик читает ее мысли.
— Тебе нравится этот малый?
У Фредерики упало сердце, но она сумела сдержаться. Потом подняла руку, отрегулировала зеркало заднего вида и увидела Эме, сидевшего сзади и надежно пристегнутого к пассажирскому креслу.
— Месье Берже? — Она слегка пожала плечами. — Да, конечно. А почему ты спрашиваешь?
Эме отвернулся и уставился в окно.
— А мне нет.
— Он тебе не нравится?
— Нет.
— Он очень щедрый и помог команде.
— Угу.
Фредерика съехала на обочину и остановила машину.
— А чем он тебе не нравится?
Мальчик уставился на свои руки. Иногда он был таким печальным, что у Фредерики разрывалось сердце.
— Потому что ему нравишься ты.
— И это тревожит тебя? Почему?
— Когда какому-то мужчине нравилась моя мама, — тихо сказал Эме, — моя другая мама… Она уходила, и я долго ее не видел. Иногда очень долго.
Фредерика поставила машину на тормоз, повернулась и заглянула ему в глаза.
— Эме, — сказала она, — этого больше не будет. Не будет никогда. — Потом протянула руку и промолвила, проглотив комок в горле: — Разве ты не знаешь, как долго я тебя ждала? Задолго до твоего рождения я мечтала, что ты станешь частью моей жизни. Я хочу быть твоей мамой больше всего на свете. Все остальное неважно. — Эме взял ее за руку и улыбнулся так радостно, что у Фредерики выступили слезы на глазах. — Все хорошо? — спросила она.
— Да, — ответил малыш.
Фредерика включила двигатель и поехала дальше.
— А теперь давай купим тебе поесть, — весело сказала она. У нее ныла грудь, которая не могла вместить всю ее любовь к этому чудесному мальчику. Никакой Дамьен Берже, никакой мужчина не может встать между ними. Страх Эме вполне достаточная причина, чтобы держать Дамьена на расстоянии. Эта мысль причиняла боль, но Фредерика старалась не обращать на нее внимания.
4
Фредерика разочарованно вздохнула, когда Бернар снова бросился к мячу, посланному Паскалем кому-то другому.
Дамьен дунул в свисток, и игра остановилась. Начались крики, вопли и размахивание руками. Эти ребятишки хотели только одного — гоняться за мячом и бить по нему. Ничего другого они не признавали. Нет, дети были понятливы, но могли усвоить урок только в том случае, если тренер обладал бесконечным терпением, добротой и способностью двадцать раз повторять одно и то же. Дамьен вышел на поле и дружески положил руку на плечо Бернара.
— Эй, приятель, ты опять бросил свой пост. Я знаю, тебе хочется бить по мячу, и это правильно, но если ты останешься на месте и подождешь, то сможешь и ударить по мячу, и стать героем одновременно. А если очертя голову побежишь за мячом, то станешь козлом отпущения и подведешь команду, потому что некому будет защищать ворота. Понятно?
Бернар кивнул, поправил очки и спросил:
— А что такое козел отпущения?
— Это человек, которого все ругают и говорят, что именно он во всем виноват.
— Ох… — Мальчик скорчил гримасу, и его очки снова съехали на кончик носа. Дамьен напомнил себе, что нужно будет купить Бернару резинку для поддержания оправы, и отрегулировал мальчику налобную ленту так, чтобы она хоть немного прижимала слишком широкие дужки.
Затем Дамьен вернулся к кромке поля, отдал мяч Софи и дунул в свисток. Девочка заученным жестом взяла мяч обеими руками, подняла над головой и бросила его на поле. После этого дела лучше не пошли, но по крайней мере Бернар оставался на своем месте.
— Они вас слушаются, — пробормотала стоявшая рядом Фредерика.
— И вас тоже будут слушаться, если вы станете почаще пользоваться этим. — Дамьен повернулся и потрогал свисток, висевший на ее шее.
— Я все время забываю про эту проклятую штуковину, — скривилась Фредерика.
Тем временем Паскаль повалил Эме, яростно пытаясь овладеть мячом. Не успел Дамьен опомниться, как Фредерика сунула ненавистную «штуковину» в рот и устремилась на поле. Громкий свисток снова заставил всех застыть. Когда Фредерика добралась до места преступления, его уже окружили другие дети. Эме сидел и держался за затылок. Лицо мальчика сморщилось и покраснело, но он не плакал.
— Ты толкнул меня! — сердито сказал он Паскалю.
— А зачем ты стоял на моем пути? — принялся защищаться Паскаль.
Подоспевший Дамьен услышал, как Фредерика тревожно спросила Эме:
— Тебе больно? Может быть, посидишь немного?
Эме покачал головой, встал, бросился на Паскаля, опрокинул его навзничь и крикнул:
— Вот тебе!
— Эме! — ахнула Фредерика.
— Эй, эй! — Дамьен встал между драчунами. — Перестаньте. Все мы здесь из одной команды.
Паскаль сел, отряхнул руки и проворчал:
