Макмиллан хмыкнул, чуть заметно подмигнул леди Морвен и поднял бокал.
– А мне позвольте выпить за вас, дорогая. И за нашу успешную деятельность. Ваш фонд так умело обработал этого мерзавца Уго Чавеса, теперь Венесуэла выходит из большой игры как минимум до конца года, и нет никаких сомнений, что осенняя сессия ОПЕК примет условия…
– Выгодные нам, – подхватил Петти. – Ваши усилия, мадам, будут вознаграждены достойным образом…
– Уже вознаграждены, – добавил Макмиллан. – На ваш личный счет переведена сумма…
– Которая вас приятно удивит. Мы держим свое слово. И это только начало…
– Ах, право, господа… – Леди Морвен одарила собеседников ослепительной улыбкой. – Я очень вам благодарна, но, умоляю, ни слова о делах. Я здесь для того, чтобы просто-напросто отдохнуть от дел – подышать влажным простором радужных брызг Ниагары перед ответственным… Ну, вы понимаете, о чем я…
– О, да, мадам, понимаем. Однако вам решительно не о чем беспокоиться. У нас нет никаких сомнений, что полномочия ваши будут подтверждены…
– Если, разумеется, достигнутое нами взаимопонимание не будет омрачено необдуманными действиями… – Взгляд Петти из-под кустистых бровей сделался на мгновение колючим.
Леди Морвен надула губы.
– Не знаю, о каких действиях вы говорите, Петти… Лучше скажите, как вам устрицы? Не пресноваты?
– В самый раз. – Петти сбрызнул устрицу лимонным соком и принялся выковыривать подрагивающего моллюска вилочкой.
Макмиллан облизнул лоснящиеся губы.
– На горячее предлагаю взять форель. Она здесь недурна.
– И розовое «От Пуату», – добавила леди. – К простой еде – простое вино. Сегодня я желаю быть простой беззаботной селянкой…
В роскошном ресторане «Пуасон де Ниагара» звучала музыка.
К столику, за которым сидела высокопоставленная троица, подошел высокий, спортивного сложения мужчина в безупречном смокинге и пригласил леди на танец.
Леди сдерживающим жестом остановила телохранителя из свиты Макмиллана – она совсем не прочь развлечься и не видит в этом ничего опасного для себя.
Потом был еще один танец, потом еще один.
А потом, развеселившаяся от пяти демонстративно выпитых бокалов «дю ван роз», похотливо хохоча, закатывая глаза и пьяно закидывая голову, юная вдова объявила своим спутникам, что намерена покинуть их и заняться личной жизнью.
– Вы видели, как этот жиголо, этот недоделанный Мэл Гибсон, лапал ее за ягодицы, как будто это дешевая деревенская шлюха? – возмущенно говорил своему спутнику шестидесятипятилетний Уильям Петти-младший.
– Я видел, что это несомненно нравилось леди Морвен, она не только не отвела его руку, но еще теснее прижималась, – ответил Макмиллан.
– О темпора, о морес! – воскликнул Петти-младший. – А ведь траур по лорду истекает лишь через два с половиной месяца.
– Но вспомните себя в ее годы, милый Билл, – сказал Макмиллан, кивая официанту, готовому еще раз наполнить бокалы.
(6)
– Инспектор Марша Гринсдейл, – отрывисто бросила леди Морвен. – Доктор Генрих Киршеншнайдер.
Она показала на стоящего рядом с ней неприметного блондина лет сорока пяти. Блондин держался спокойно, не нервничал, не потел, не бегал глазками, не заикался, отвечая на вопросы охранников…
Маршу Гринсдейл здесь уже знали.
Она была в «Сэнди Плейграунд» в шестой раз, и все дежурные смены охранников узнавали ее – такую симпатягу из Минюста. Тем не менее, порядок всегда оставался прежним – магнитная идентификационная карточка вводится в приемное устройство, охранник задает несколько дежурных вопросов… Все в порядке.
Можно проезжать.
Они с Киршеншнайдером идут по коридору. Они внутри. Теперь…
Теперь по этому коридору они должны будут выйти вместе с Питером.
А на его месте останется «доктор Киршеншнайдер»…
Ребятки Гейла Блитса – сливки его лучших программистов – в считанные часы сделали идентификационные карты на нового сотрудника Министерства юстиции и ввели новые сведения в банк департамента кадров.
Снова, как и в первый раз, когда инспектор Марша Гринсдейл ехала на первое свидание с Питером в «Сэнди Плейграунд», хакеры Гейла Блитса, которые все еще работали на Таню, послали в закрытую психушку извещение о том, что к ним направляется инспектор Гринсдейл в сопровождении специалиста-психиатра, сотрудника специальной комиссии министерства.
И снова Гейловы программисты перехватили ответный запрос из «Сэнди Плейграунд» и послали туда подтверждение вместе с прикрепленными файлами, содержащими фотографии и иные признаки идентификации – радужные сетчатки глаз и снимки правых ладоней.
«И в суму ее пустую – суют грамоту другую», – пробормотала Татьяна, когда главный Гейлов программист показал ей результаты своей работы…
– У нас будет конфиденциальная беседа с пациентом, – сказала Татьяна главному администратору. – И нам бы хотелось, в целях чистоты эксперимента, чтобы беседа велась не в больничном боксе, а в привычном для пациента помещении, лучше если даже в его спальной комнате…
Им предоставили такую возможность, и формально они могли разговаривать с Питером без свидетелей.
Формально.
Если не брать в расчет скрытые видеокамеры, установленные фэбээровцами во всех углах.
«Но на всякие ваши ракеты у нас найдутся свои противоракеты», – говаривал некогда премьер русского правительства Никита Хрущев.
Новая разработка секретных лабораторий – голографический видеоблокировщик – была создана не для того, чтобы грабить музеи живописи и выносить оттуда полотна Мане и Сезанна, обманывая видеокамеры Лондонской национальной галереи. Голографический видеоблокировщик вообще-то был для этих целей слишком дорог, потому что стоил пока как «Мона Лиза» Леонардо с «Мадонной» Рафаэля вместе взятые. Ну, может, чуть подешевле!
Для кражи картин такая система была слишком нерентабельной.
Поэтому и министерство обороны не торопилось закупать этот прибор, посчитав, что на поле боя дешевле будет пожертвовать лишней ротой морских котиков, чем пускать противнику в глаза столь дорогостоящие солнечные зайчики.
Блокатор обманет видеокамеры на шесть минут. За это время надо будет вколоть «Киршеншнайдеру» укол морфия, переодеть его в больничную пижаму и уложить в кровать, не забыв за мгновение до того, как он погрузится в сон, шепнуть одной ей ведомое заветное словцо.
И за эти же шесть минут надо будет переодеться и перегримироваться Питеру.
Но и это было не все.
Главное заключалось в том, что за те два часа, что шел неторопливый разговор врача-инспектора Минюста с больным Дубойсом, Гейловы программисты должны были ввести в компьютер новые идентификационные признаки – радужку глаз Питера и его ладонь вместо радужки и ладони «Киршеншнайдера». А по получении условного сигнала, что операция прошла успешно, еще раз изменить данные…
