– М-м?
Они всегда держали это при себе. Я похлопал по карманам ее тугих джинсов, не обращая внимания на сопротивление. Коричневый пузырек оказался в левом кармане. Я вынул его и помахал перед ее лицом. Фармацевтический ярлычок. Что-то не так.
– Это от сенной лихорадки, болван. – Она вывернулась из моих рук. – Правильно говорят: бывших копов не бывает. Могу я забрать свое лекарство? Да что же это такое?! Я у вас и проститутка, и наркоманка. Не много ли обвинений для меня одной? Как вам удалось жениться? Может, приворожили?
Забавно: Мириам говорила что-то в этом роде. После нашей близости меня клонило в сон, а она становилась разговорчивой.
«Скажи, в чем твой секрет, Бирс? Приворот?»
Секрета ей я так и не открыл.
Я посмотрел на ярлычок и открыл флакон. Он был до середины наполнен белыми безобидными на вид пилюлями. «Должно быть что-то, – подумал я. – Настоящая причина».
– Спасибо за яблоко, – сказала она, отвела назад руку и швырнула огрызок так далеко, как смогла.
Огрызок мелькнул в ярком свете прожектора, перелетел через высокую стену и упал за бывшим складом. Хороший бросок. Мощный.
– Вы правы. Мне лучше уйти.
– Это Стэплтон дал вам запись Хорнсби? Ту, что вы поставили в спальне.
– Так это был он? У стариков встречаются неплохие мелодии.
Я заморгал.
– Какие старики? Это восьмидесятые годы. Начало восьмидесятых. Все это время я сидел в одиночной камере, и ничего другого у меня не было.
Элис облизнула губы, не решаясь сказать то, что было у нее на уме.
– Бирс, это старая музыка. И вы старый.
Я взглянул на свои руки. Оглядел себя.
– Я ничуть не изменился. И не чувствую, что стал другим.
– О'кей, – согласилась она. – Вы не изменились, изменился мир, что одно и то же.
– Он попросил вас присматривать за мной?
– Нет.
– А о чем он вас попросил?
– Ни о чем. Я же сказала. Он хотел, чтобы вы почувствовали себя счастливым. Вот и все.
– И что же, за такую сумму вы соглашаетесь провести ночь с человеком, осужденным за убийство собственной жены и ребенка? В доме, где, как полагают, он и совершил это преступление?
Она покраснела.
– Что до платья, то это была моя идея. Я уже извинилась. Иногда… – Она скривилась. – Послушайте. Физический контакт – самый легкий способ общения с большинством мужчин. Так можно избежать неловких вопросов. Это все равно что поздороваться.
Я искренне рассмеялся, и даже сам удивился неожиданности этого.
– Для того чтобы поздороваться, есть множество способов.
Она смотрела на меня с тревогой.
– Двадцать три года? – спросила она.
– Плюс сорок семь дней, – уточнил я. – И просто, для вашего сведения, я не попадаю и никогда не попадал в категорию «большинства мужчин».
– О боже, да вам еще столько нужно узнать! Вы сказали, что не убивали их.
Я кивнул в сторону высокой стены в конце сада.
– Скажите об этом тем людям.
– От меня ничего не требуют. Во всяком случае, это ничего не значит. Они не знают, кто вы такой, Бирс. Им плевать.
Ей не понравилось, как я на нее посмотрел.
– Кроме того, – добавила она, – вас выпустили. Виновных ведь не выпускают. Помните?
– Нет, – честно сказал я. – В этом-то и проблема.
Я пошел к невысокой южной стене, в том углу мы держали садовый инвентарь. Рядом с граблями стояла ржавая лопата. Я выдернул ее из виноградных зарослей, прошел сквозь высокую траву к концу сада, к цементной трубе. Там когда-то бежал настоящий ручей, а не воображаемая линия на карте.
У большинства городских полицейских имелись собственные боеприпасы. Когда в спальне пальцы Элис ощупали меня, я вспомнил, где хранил свое оружие. Я держал его у цементной трубы возле птичьей кормушки, заказанной Мириам.
Это была неплохая задумка. В случае тревоги я бежал в сад к кормушке и нащупывал маленькую ручку в цементном блоке.
Сейчас все заросло: густая трава затянула металлический крючок, за который я поднимал крышку. Я убрал лопатой землю, нашел то, что искал, сильно потянул и заглянул в маленькое прямоугольное отверстие, которое много лет назад вырыл в твердой глинистой земле.
Оказалось не совсем так, как я помнил: немного глубже. На дне стоял металлический ящик. Он проржавел и стал менее заметным, чем раньше. Сверху нападали листья и мертвые жуки. Сюда более двадцати лет никто не заглядывал. Я нагнулся, сунул в яму правую руку и вытащил ящик. После уговоров Элис со стоном дала мне монету. Я поковырял ею, открыл водонепроницаемую крышку и сунул в ящик руку. Там по-прежнему лежал уже заряженный служебный револьвер и три коробки с патронами. Хранить оружие было запрещено, тем не менее большинство офицеров нарушали запрет, раздобыв ствол, и держали его дома на всякий случай.
– Ого! – воскликнула Элис. – Вы уверены в том, что у вас проблемы с памятью?
– Провалы есть, – ответил я и взял в руку револьвер.
Странное ощущение.
– В наши дни есть закон, – заметила она. – Если найдут у вас оружие, на которое нет лицензии, прямиком пойдете в тюрьму. Без разговоров. Если только друзья не выручат. При влиятельных друзьях можете делать что угодно. Да вы и сами, наверное, знаете.
«В этом случае я из тюрьмы уже не выйду. Надо будет запомнить».
– У вас есть машина? – спросил я ее.
– У меня мотоцикл. «Кавасаки» 1993 года. На вид развалина.
Она улыбнулась. По-настоящему. Улыбка ее преобразила.
– На самом деле мотоцикл хороший, – добавила Элис. – В прошлое лето на дороге, той, что идет к югу от моста, я делала на нем сто сорок миль в час.
Она призадумалась.
– Вы что-то хотите предложить?
– Пятьдесят в день. Наличными. За переработку – сто.
– А что именно?
– Назовем это персональной помощью. Мне нужен транспорт. И в случае необходимости – небольшой совет.
Она усмехнулась.
– Что смешного?
– Вам нужен совет. Кажется, так обычно говорят алкоголикам? Осознание необходимости – первая ступень на пути к выздоровлению.
– Вы ведь меня совсем не знаете, – грустно сказал я.
В этот момент я и сам себя не знал.
– Вы их не убивали, Бирс, – снова сказала она убежденно.
Она казалась очень уверенной. Это выглядело нелепо.
– Я благодарен вам за доверие.
Помолчав, она произнесла:
