– Вот только актерам пришлось три месяца репетировать, и они друг друга на дух не выносили.
– Ты псих. То есть психичка. И все это вранье, что такое случилось именно с тобой, До! – воскликнула Салли, впавшая в полное исступление.
– Расслабьтесь, девочки. – И я продолжила: – Короче, он привез меня к себе в гостиницу, и мы виделись каждый день до самого приезда Хуго, которому я во всем призналась, как только мы встретились.
– Зачем? – недоверчиво спросила Квази.
– Потому что я не хотела, чтобы между нами была ложь.
– А еще зачем? – не отставала она.
Робер и Салли смотрели на нас – один справа, другая слева.
– Потому что он читал во мне, как в раскрытой книге. Квази удовольствовалась тем, что зашипела, как пробитая покрышка, и я решила уточнить:
– Похоже, у тебя уже наготове верный ответ. Давай, поделись.
– Чтобы заставить его трахаться.
– Ух! – хором воскликнули шокированные Робер и Салли и уставились на меня.
– Чушь какая, – слабо возразила я.
– Разве ты не хотела заставить его ревновать? И любой ценой стать его любовницей? Ты ж уверена, что мужика только за это место и можно удержать.
– А ты удерживаешь, как груша для битья.
– Ну и что? Это разве не одно и то же? Терпеть не могу баб, которые уверяют, будто секс – это высший кайф и они это дело просто обожают, и все для того, чтоб остальным казалось, будто рай мимо носа прошел и соваться туда у них и права нету. Это все твои понты, понты и еще раз понты.
– Ладно, хватит, не заводись, Квази. И потом, ты отчасти права, но из этого все равно ничего не вышло. Хуго опять оказался на высоте. Он счел все случившееся срывом, впрочем, вполне понятным. И нашел, что его вина в этом тоже есть. Он не мог обманывать жену, потому что тем самым обманывал бы и меня. Я сделала вид, что все понимаю. Он заверил, что я не должна чувствовать себя виноватой и все обойдется. Он на моей стороне и всегда будет рядом. Некоторое время мне казалось, что я нашла идеальное сочетание, дуэт моей мечты: один мужик для секса, другой для сердца.
Когда Поль говорил, что уходит и не знает, когда вернется, я с легким сердцем отвечала: конечно. А когда я видела Хуго, тело мое было удовлетворено, что избавляло его от приступов моего дурного настроения, которые рано или поздно ему бы надоели.
Жизнь – забавная штука, потому что едва все устроилось ко всеобщему удовольствию, как Поль, удивленный переменой моего поведения, заподозрил что-то неладное.
«Ты меня обманываешь!» – говорил он.
Смешнее ничего не придумаешь, учитывая все, что он заставил меня пережить. Я отвечала, что ничего подобного, и он неохотно отбывал и даже тревожился. Случалось, он являлся ко мне без предупреждения, но, разумеется, никаких подтверждений своим подозрениям не обнаруживал.
«Ты меня больше не любишь», – жаловался он.
«Но я тебя никогда не любила», – безмятежно отвечала я.
Это его вроде бы нервировало. Он все больше времени оставался со мной. И беспрерывно тянулся ко мне. А поскольку все мы существа противоречивые, мое собственное желание стало ослабевать.
Хуго очень меня поддерживал все это время. Он был убежден, что Поль пробуждал самые низменные мои чувства.
Чем больше ослабевало мое желание, тем сильнее распалялся Поль, доходя до пылких признаний в любвu, которые годом раньше переполнили бы меня счастьем.
Так продолжалось до дня катастрофы. Как он умудрился? Я так никогда и не узнала.
Он заявился без предупреждения однажды вечером и сразу выпалил: «Он и впрямь очень хорош. Высший класс. Богат. Образован. Прямая моя противоположность, в сущности».
«О ком ты говоришь?»
«О Хуго Мейерганце, разумеется».
«Я запрещаю тебе произносить это имя».
В свою реплику я вложила весь пафос, на который была способна, и сорвала аплодисменты.
Я сделала знак рукой, чтоб меня не прерывали.
– «Ну уж теперь ты ни в чем не сможешь мне отказать…» – продолжил он.
Я почувствовала, как это многоточие вонзается в мою плоть уколами раскаленного железа. Ужас леденил и лицо и голос, который пытался звучать твердо, но дрожал, как целлюлитный…
Все трое глазели на меня, раскрыв рты, и глотали не разжевывая.
– «Что ты хочешь сказать?» – не без труда выговорила я.
«Мне ведь нетрудно предупредить его жену».
На какое-то мгновение я почувствовала, что силы оставили меня. Зная Поля, я предполагала, что подоплека его шантажа была не любовной, а чисто финансовой. Я заявила, что он блефует, клялась, что больше не увижу Хуго. На него ничего не действовало. Что до моих упреков, он имел наглость ответить: «Я хочу сделать тебе так же больно, как ты сделала мне».
Это ж надо уметь так все повернуть.
Короче, Поль принялся пить из меня все соки, а вот нас труба зовет, потому что сейчас время помоек.
Только с третьей попытки мне удалось выпутаться из своего флотского вещмешка, успевшего слегка похудеть, и я насмешливо наблюдала, как троица моих слушателей пытается скрыть разочарование.
Квази поднялась, бормоча, что она все одно и на секунду не верила этой истории для наивняков-недоумков, и в сердцах принялась трясти своей торбой с кастрюлями, обеспечив тем самым вполне уместную музыкальную интермедию.
Салли повела затуманенным взором на Робера и прошелестела:
– Он что, с нами идет?
– На помойку?! Кто, я?! – воскликнул тот, вскакивая на ноги. Я собралась заметить, что с его липкой крысиной головкой там бы ему и место… Он спросил: – А в каком часу ты дальше расскажешь?
– Завтра, не раньше.
– Чего?
– Чего?
– Чего?
– Я вам не обезьянка с шарманкой.
– Что за обезьянка с шарманкой? – втуне вопросила Салли.
– Если как следует поработаете на помойке, там будет видно.
Но, как часто бывает, переговоры были прерваны появлением Фредди, чья фигурка карликового Деда Мороза на всех парах неслась к нам, несмотря на короткие ножки. Когда он добрался до верха лестницы, мы увидели, что вся грудь у него залита кровью, но он заорал издалека:
– Доротея, Доротея, он опять… я нашел вторую, такую ж мертвую.
Захваченная собственным рассказом, я позабыла, для чего я его завела. Но тут пришлось сразу все вспомнить, прежде чем я осознала, что и во второй раз осталась жива. Может, я только зря столько слюны перевела.
