Гийом Вердайан практически закончил свою карьеру. Карьеру традиционную и успешную. Он подумал о тех тяжких годах работы в лицее, когда он преподавал с утра до вечера, потому что свести концы с концами становилось все труднее, по мере того как увеличивалась семья. Сколько энергии было у него тогда! Но все осталось в прошлом. После защиты диссертации по Прусту его повысили до старшего преподавателя, и благодаря одному из его однокурсников из семьи менее скромной, чем его собственная, он получил так страстно желаемую должность доцента, от которой оставался один шаг и одно решение комиссии до назначения профессором. И это случилось быстрее, чем можно было ожидать, из-за самоубийства одного из его выдающихся собратьев по университету. Члены комиссии не могли прийти к единому решению — каждая фракция поддерживала своего кандидата, одни правого, другие левого — и были вынуждены пойти на уступки и решиться на компромисс. «Ладно, ничего не поделаешь! Пусть будет Вердайан». Так Вердайан стал профессором.
Вот уже который год профессор Вердайан читал лекции студентам старших курсов, вот уже несколько лет вел немногих дипломников — их работами он разжигал огонь в камине в своем загородном доме в лесу Фонтенбло — и нехотя соглашался руководить диссертациями по рукописям Пруста, с тем чтобы потом использовать в своих трудах то, что нарыли его аспиранты. И не находил в этом ничего зазорного, убежденный, что только такой зрелый ум, как его собственный, способен к обобщениям. Но у него был свой пунктик, собственный проект, которым он очень дорожил и над которым трясся уже несколько лег самолично издать полное собрание сочинений Марселя Пруста с комментариями. Он был категорически против любой коллективной работы и открыто издевался над новомодными изданиями — сомнительным плодом неравного труда кучки исследователей, по большей части иностранных. «Нет общего взгляда», — гремел он по радио. «Жалкая груда осколков», — твердил на конференциях, которые прилежно посещал только затем, чтобы разоблачать чужие ошибки.
Его издатель, Альфонс Мартен-Дюбуа-сын, устал ждать и давно уже не рассчитывал на обещанное издание, отнеся его к разряду прочно забытых проектов. Впрочем, он не был вполне убежден в том, что книги Пруста или о нем принесут сегодня большой доход. Классика, конечно, но при нынешней конкуренции на рынке лучше было подождать, пока идея умрет сама собой. У всех ученых, с которыми ему — к сожалению — приходилось общаться, были свои апории, и вполне могло случиться, что издание Вердайана никогда не будет закончено. Но — о чудо! — в июне Гийом Вердайан триумфально появился в его кабинете с огромной пачкой распечаток под мышкой, которую и бросил на стол с коротким «Готово!». Потом он стал настаивать, чтоб все вышло в начале ноября, потому что президент Прустовской ассоциации пригласила его сделать доклад на заседании восемнадцатого числа, пообещав ему приезд министра и еще какой-то сюрприз.
Услышав возражения Мартен-Дюбуа-сына, профессор Вердайан взорвался от негодования. Он угрожал разорвать контракт и обратиться в суд, намекая, что другие издательства заинтересуются его проектом, и коварно добавил, что уже ведет переговоры с американцами о покупке прав на перевод. Застигнутый врасплох директор издательства взвесил коммерческие «за» и «против» и, не желая ссориться с профессором Вердайаном, имеющим некоторое влияние на продажу учебников, призвал на помощь своего заместителя, рассчитывая, что тот, как всегда, найдет способ выиграть время. К его большому удивлению, Филипп Дефорж выказал самый искренний энтузиазм, заверив, что они без особого труда найдут какую-нибудь типографию в пригороде, которая согласится поработать в июле — августе, что макетчица совершенно не загружена работой и что он сам лично проследит за корректурой. Что до прессы, то это он тоже берет на себя.
Альфонс Мартен-Дюбуа никак этого не ожидал, но решил, что у Дефоржа должны быть на то особые причины. Он пообещал Гийому Вердайану издание в ноябре, его имя на обложке и полтора процента с продаж.
— Во Франции и за границей, — настаивал профессор.
— Во Франции и за границей, — капитулировал подавленный издатель, бросив недоверчивый взгляд на Дефоржа.
Как только Гийом Вердайан удалился, Мартен-Дюбуа обернулся к своему помощнику:
— Я надеюсь, вы знаете, что делаете, старина.
С усмешкой компетентного человека заместитель директора, одетый в тот день во все серое, преспокойно бросил:
— Никаких проблем.
И удалился.
Никаких проблем! Никаких проблем, легко сказать. Альфонс Мартен-Дюбуа нетерпеливо потер породистый нос. Филипп какой-то странный в последнее время. Он стал больше следить за собой, иногда надолго исчезал, не давая никаких объяснений, работал в неурочное время, совершал самые неожиданные поступки — внезапно уехал в Нормандию вместо того, чтобы выступить по телевидению. Поговаривали, что он разводится, но никогда еще он не был таким энергичным. Помолодевшим. В Филиппе не было ничего от Дон Жуана. Все в нем было средненьким — невыразительное лицо, рост, таланты и амбиции. Вероятно, именно поэтому до недавнего времени он был прекрасным заместителем. Директор издательства Мартен-Дюбуа с сомнением глянул на сотни отпечатанных страниц, громоздившихся перед ним на столе. Он очень надеялся, что издательские решения Филиппа Дефоржа не были продиктованы какой-нибудь запоздалой страстью.
«Если мы понесем убытки, я выставлю его за дверь, — решил он. — В любом случае без Матильды — если они и вправду разводятся — от него будет мало толку».
Бросив взгляд на свои золотые часы, профессор Вердайан отметил, что он слишком долго позволил себе витать в послеобеденных облаках и пора бы отправляться в обратный путь, чтобы иметь в запасе часок-другой до доклада. Заплатив по счету, он, все еще пребывая в эйфории, сел за руль новенького «рено», вставил в магнитофон кассету с «Атисом»[14]в исполнении «Ар флориссан»[15]и вознес хвалу самому себе. В последнюю минуту все могло бы обернуться катастрофой, но ему удалось повернуть дело в свою пользу. Уж не этой жалкой кривляке Бертран-Вердон ставить ему палки в колеса. Правда, у нее есть поддержка в высоких сферах, и надо признать, что поначалу он здорово испугался, но теперь он ничем не рискует. Он придумал, как отразить удар. Довольная улыбка скривила его толстые губы. В течение многих месяцев Аделина Бертран-Вердон буквально преследовала его. Постоянные приглашения на музыкальные вечера, коктейли в Прустовской ассоциации и «ужины по рукописям». То, что она называла «ужин по рукописи», обычно было предлогом собрать несколько человек, которые могли помочь ей подняться по социальной лестнице и были более или менее способны оценить несравненный вкус блюда, приготовленного по рецепту, вычитанному из рукописи Пруста. Последний раз подавались молодые куропатки и загадочный десерт.
По ее словам, рецепт она обнаружила на обороте некой тетради, но Аделина отказалась сказать, где именно. Это было совершенно на нее не похоже. Обычно она любила уточнить, на какой странице рукописи найден рецепт предлагаемого блюда.
