Хорхе не заставил себя упрашивать. Он и сам уже решил довериться Вальтеру:
— Хочу спросить тебя за пару вещей. Сумеешь помочь, с меня пять косарей.
— Я же сказал: чем смогу.
Ощущения престранные. Сидишь в баре — в двух шагах тебя стерегут тюремщики, а ты спокойно трешь насчет побега с их же бывшим соратником. Так, лицо попроще. Следить за жестами. Лишь бы не заметили, как тебя колбасит. Хорхе убрал руки под стол, на колено. Нога на ногу. Стал терзать салфетку. Распустил на лапшу. Собрался с мыслями.
— Два вопроса. Первое: меня интересуют правила охраны зэков, когда нас выводят на прогулку. Второе: сколько бойцов кинут в погоню, если кто-то из нас махнет через южный забор — скажем, возле блока «Д».
Вальтер отхлебнул пива. На губе пенная полоска.
Заговорил о планах на лето. Пустой треп. Хорхе присмотрелся: а, Вальтер не умолкает для отвода глаз, пока обдумывает ответ.
Хорхе скосился в сторону охранников. Те увлечены своей беседой. Отдыхают.
Релакс, амиго.
Мандраж прошел.
Сообщил Вальтер немало. Все, что знал сам. Инфа — клад. То, что доктор прописал. Например: расстановка часовых, средства на случай побега, коды связи, стандартные предписания. Время смены часовых, расписание личного досмотра заключенных, система сигнализации. Планы действий «А» и «Б»: «А» — на случай индивидуального, «Б» — на случай группового побега. План «В» (на случай бузы) опустили за ненадобностью. Эх, Вальтер, рыбка золотая!
Хорхе не знал, как и благодарить. Обещался передать пять штук через несколько недель.
Конвоиры засобирались.
Подали знак: пора.
Хорхе (сам себе): да, пора, уже одной ногой на воле.
5
Никто среди стокгольмского бомонда не знает того, что мы сейчас поведаем о Юхане Вестлунде, он же — ЮВе, самом гламуристом из всех столичных гламурчиков. А был он заштатный гражданин, фанера над Стокгольмом, убогий шведский середнячок. Дурилка картонная, мистификатор, затеявший рискованную двойную игру. Два-три дня в неделю зажигал с мажорами, в остальное же время считал каждый грош, чтобы не вылететь в трубу.
ЮВе косил под олигарха. По правде же был он голь перекатная.
Жрал вермишель с кетчупом по пять раз на неделю, в кино не ходил, катался зайцем в метро, таскал домой туалетную бумагу из студенческих сортиров, тырил продукты из универмага, а дорогие носки — из торгового центра «NK», сам себя стриг, носил фирменные шмотки с чужого плеча; дождавшись, когда зазевается кассирша, на шару просачивался в фитнес-клуб. Снимал угол у фру Рейтершельд — об этом знали и Путте, и Фредрик, и Нигше. Съемный угол оставался единственной правдой, которой ЮВе был не в силах утаить. Впрочем, друзья не придавали такой малости особого значения.
ЮВе стал настоящим Плюшкиным по части экономии. Носил линзы только в случае крайней необходимости, одноразовые же выбрасывал лишь тогда, когда начинало зверски щипать в глазах. В магазин ходил со своим пакетом, сам жарил себе мюсли, покупал еду в копеечных супермаркетах, наливал в посуду из-под «Абсолюта» немецкую сивуху — удивительно, но друзья так и не заметили подмены.
Когда они не видели его, ЮВе жил беднее мыши. Big time.
По доходной части приходилось скрести по сусекам. Там у государства урвать: стипендию, ссуду на образование, материальную помощь на жилье. Но казенных денег ЮВе, с его-то замашками, хватало ой как ненадолго. Спасал приработок: по ночам ЮВе бомбил.
Ему едва удавалось сводить концы с концами. Еще бы, в один присест ЮВе влегкую просаживал две штуки в компании с дружками. Заработать столько извозом удавалось только по большим праздникам. Сильные стороны ЮВе-таксиста: швед, молодой, да еще приятной наружности. Пассажиры без опаски плюхались к нему в машину.
Главная сложность: ЮВе мечтал выбиться в ЛЮДИ по-настоящему. Читал книжки о жизни аристократов, учился модным словечкам, манерам, писаным и неписаным правилам жизни мажоров. Украдкой перенимал их речи, манеру гундосить, практически избавился от своего провинциального говорка. Научился к месту употреблять слово «готичный», разобрался, что носят, какие горнолыжные курорты рулят. Да их-то и было всего ничего: Туреков, Фальстербу, Смодаларё и т. п. Одно ЮВе усвоил железно: если тратиться, то тратиться с шиком. Если часы, то «Ролекс», если туфли, то «Тодс», если пиджак, то «Прада», если тетрадь для конспектов, то «Гуччи» в крокодиловой коже. Он уже готовился выйти на следующий уровень — купить «бэху»-кабриолет и тем самым исполнить последнее из трех заветных желаний: модная прича, бронзовый загар, «БМВ».
Усилия ЮВе не пропали даром. Высший свет принял его в свои объятья. ЮВе стал своим парнем. Его считали приятным, прикольным и нежадным. Впрочем, он видел: дружки все равно чуяли какой-то подвох. В прошлом ЮВе были кое-какие пробелы, родителей его никто не знает, о школе ЮВе не рассказывает. Того и гляди, запалят на вранье. То вдруг спросят, действительно ли ЮВе ездил на каникулы в Сен-Мориц. Из всех, кто там бывал, никто его не припомнит. То вдруг усомнятся: да ты жил ли в Париже, в квартале Маре? Слабовато ты шпрехаешь по-французски. Чувствовали: что-то не стыкуется, но не могли понять что. ЮВе знал свои слабые места, умело маскировал их, лавировал и учился выдавать свою фальшивку за подлинный бриллиант.
А смысл? Он и сам не знал. Да и не задумывался, он считал это способом самоутвердиться, почувствовать свою оригинальность. Однако никак не мог понять, почему выбрал именно такой путь — самый верный путь стать изгоем. Если обман вскроется, ему одна дорога — с глаз долой из Стокгольма. Порой ему казалось, что, может, это и есть его истинное желание, поэтому он с таким упорством идет к собственной погибели, желая узнать, до какого края сможет дойти. Чтобы саморучно толкнуть себя к позорному разоблачению. По чесноку, на Стокгольм ему было наплевать. Чужая сторона. Ну внимание, ну тусовки, телки, гламур и лаве, а больше тут нечего ловить. Мелкота. Взять любой другой город, там всего этого тоже навалом. Но так уж вышло, что развернулся ЮВе в столице.
Имелось у него и настоящее прошлое. Вырос он в Робертсфорсе, северном городишке рядом с Умео. Окончив девять классов, со скрипом поступил в стокгольмскую гимназию. В Стокгольм слинял без спросу: собрал две сумки, записал адрес троюродной тетки, сел на поезд и отправился в столицу. Погостив дня три, снял угол у фру Рейтершельд. Очертя голову кинулся в омут стольной жизни, в котором пребывал поныне. Примоднился, сменил фасон и причу. Поступил в респектабельную гимназию «Эстра реаль», затусовался там с правильными челами. Мать с отцом сначала раскудахтались, но ЮВе уперся, и им пришлось смириться. Со временем и сами успокоились, сыночек был доволен, ну и ладно.
О родаках ЮВе вспоминал по большим праздникам. А так можно было подумать, что он вообще сирота. Отец его был бригадир на лесопилке, едва ли есть на свете место, которое еще меньше вязалось бы с жизненными установками самого ЮВе. Мать работала в агентстве по трудоустройству. Страшно гордилась, что сын учится аж в университете.
