В свете лампы под потолком длинные светлые волосы женщины, склонившейся над распростертым на полу Каганом, сияли, как нимб. На вид ей было лет тридцать пять. «Худая, пожалуй, даже болезненно худая», — отметил он, снова обретая в критической ситуации ясность мысли. Его жизнь зависела от того, что он в следующие несколько минут узнает об этой женщине. Красное шелковое платье с пышной юбкой — праздничное, но какое-то перекошенное, как будто его набросили в спешке. И с лицом тоже что-то странное, почему-то она постоянно норовит повернуться только одной щекой.
Хозяйка тем временем вглядывалась в алое пятно на левом рукаве его куртки.
— Откуда у вас кровь? — Лоб ее прорезали тревожные морщины. — Почему вы несли под курткой малыша? Вы попали в аварию?
— Погасите свет.
— Что?
Каган постарался убрать акцент.
— Свет. Пожалуйста…
— Глазам больно?
— Позвоните в полицию, — выдавил Каган.
— Да. Вам нужно «скорую».
Придерживая малыша, женщина по-прежнему поворачивалась к Кагану только одной щекой — и вид у хозяйки почему-то был смущенный.
«Что у нее с лицом?» — гадал Каган.
— Только позвонить не получится. Простите. Телефоны сломаны.
Пытаясь привести мысли в порядок, Каган осознал, что с волос каплет растаявший снег, молния на куртке расстегнута почти до конца, одежда насквозь промокла от пота.
От плиток пола тянуло теплом — Каган уже готов был списать эту невероятную возможность на посттравматический бред, но вспомнил, как посыльный в гостинице объяснял про «теплые полы» — систему подогрева теплой водой, циркулирующей по резиновым трубам. В гостинице тоже такая использовалась.
— Сломаны? — Каган перевел дух. — Снегопад вывел линию из строя?
— Нет. Это не линия. Телефоны… — Хозяйка запнулась, упорно поворачиваясь в профиль.
— Разбиты вдребезги, — договорил за нее мальчик глухим от горечи голосом.
Подросток тоже был щуплый, почти прозрачный, но это не помешало ему броситься на Кагана с бейсбольной битой. Лет двенадцати на вид, очки, взъерошенные светлые, как у матери, волосы. Щеки его вспыхнули, когда пришлось сказать про разбитые телефоны.
«Бейсбольная бита! — вдруг спохватился Каган. — До сих пор у него?» И тут же с облегчением увидел биту, мирно стоящую у кухонного шкафа. Почему мальчишка на него кинулся, Каган так и не понял, но выяснять было некогда.
Он попытался сесть и вовремя вспомнил про микрофон. Женщина или мальчик могут что-нибудь такое сказать, что выдаст Андрею его местонахождение. Делая вид, что потирает затекшую мышцу, он полез под куртку и выключил передатчик. Впервые с того момента, как Каган взял младенца, у него оказались свободны обе руки.
Слева над мойкой чернело маленькое окошко.
— Пожалуйста! — Он постарался убрать акцент, и сейчас получилось уже чище. — Задерните штору. И свет погасите.
Младенец затрепыхался у женщины на руках, лягаясь и снова оглашая кухню плачем.
— Так надо, — просил Каган. — Выключите свет.
Женщина с мальчиком отступили, видимо опасаясь, что Каган бредит.
— Вы видите, я даже подняться не могу, так что угрозы для вас не представляю.
— Угрозы? — Хозяйка испуганно расширила глаза.
— За мной гонятся.
— Почему?
— Хотят забрать малыша. Вы должны погасить свет, чтобы нас не заметили снаружи.
— Малыша хотят похитить?
На лице хозяйки отразился ужас. Она прижала младенца покрепче, будто пытаясь защитить. Синее одеяльце скрылось под широкими рукавами красного платья.
«Притормози, — мысленно одернул себя Каган. — Не надо вываливать все сразу. Дай ей переварить».
Он медленно втянул воздух, задержал дыхание, потом выдохнул, каждый раз считая до трех, как привык перед перестрелкой, пытаясь собраться и успокоиться.
— Как вас зовут? — поинтересовался он, стараясь говорить помягче.
Женщина удивилась неожиданной смене тона. По-прежнему отворачиваясь, она помолчала, раздумывая, но тут захныкал младенец, всем своим сморщенным личиком будто побуждая ее ответить.
— Мередит, — наконец отозвалась она.
«Слава богу, — подумал Каган. — Контактирует». Взгляд его упал на ночной фонарик рядом с плитой.
— Если боитесь оставаться со мной в темноте, включите вон тот фонарь. С улицы его не заметят. А яркие надо погасить. И тогда я вам обещаю объяснить, почему меня ранили и откуда малыш.
Мередит не отвечала.
— Послушайте! — Каган напрягал все силы, чтобы не отключиться. — Я не собирался подвергать вас опасности. Хотел спрятаться в сарае или в гараже. Не вышло. Простите, что втянул вас, но теперь уже ничего не поделаешь. Мои преследователи хотят отобрать малыша любой ценой. Вам придется помочь мне сделать так, чтобы его здесь не обнаружили. Только так вы с сыном сможете выпутаться.
Каган готов был спорить, что, не держи Мередит малыша на руках, она бы тотчас схватила сына в охапку и понеслась прочь из дому. Но из-за младенца ее как будто пригвоздило к месту.
— Вы же видите, я едва шевелюсь, — настаивал Каган. — Что страшного, если задернуть занавески над мойкой и включить фонарик? Вам плохо не будет, а малышу может спасти жизнь.
Мередит все еще колебалась, и по ее напряженному лицу видно было, что она в полном замешательстве.
— Вас с сыном это тоже касается, — втолковывал Каган. — Здесь у вас ситуация ясна. Беспомощный младенец. Раненый мужчина. Но что вам грозит извне, вы даже не представляете.
Малыш снова захныкал, и Мередит в тяжком раздумье уставилась на сморщенное плаксивое личико. Потом пригладила его темные курчавые волосы и, нахмурившись, посмотрела на окно.
— Коул, сделай, как он просит, — неохотно велела она сыну.
— Но…
— Сделай, — повторила Мередит твердо, но тут же смягчила приказ: — Пожалуйста.
Мальчик посмотрел на нее вопросительно, однако послушно двинулся к окну.
— Спасибо.
Коул кивнул, и Каган не стал скрывать вздох облегчения.
К удивлению спецагента, мальчик слегка подволакивал ногу. Перегнувшись настороженно через раковину, он задернул занавески, потом включил фонарик. Перфорированный жестяной кожух в форме елки приглушал яркость.
Глядя, как Коул, прихрамывая, направляется к арке между кухней и гостиной, Каган перестал хмуриться, наконец поняв причину его медлительности. Одна нога короче другой. Каблук на правом ботинке дюйма на два толще, чем на левом.
И все равно Каган мысленно подгонял мальчика.
Щелкнув выключателем, Коул погасил лампу под потолком. Теперь дом освещался только мягким огнем ночника, пламенем камина и гирляндами на елке в гостиной.
