Новый начальник смотрелся вылитым пиковым королем, а офис управления, в которое после долгих собеседований направили Злобина, располагался вблизи Филевского парка. Управление находилось достаточно от здания Генпрокуратуры на Дмитровке, в тихом, малолюдном месте. Но все основные магистрали города были под рукой, и при необходимости не возникало проблем оказаться в нужном месте в нужное время. Естественно, где же еще расположить столь специфическое подразделение, как Управление собственной безопасности Генпрокуратуры? Подобные конторы должны быть, как оружие, незаметны, но всегда под рукой.
А сегодня утром Злобина остановила дежурная по этажу ведомственной гостиницы. Попросила отдать ключ от номера. Злобин удивился: по молчаливой договоренности с администрацией командированные ключи не сдавали. Протягивая ключ с казенным брелоком, Злобин ощутил уверенность, что назад он его не получит. Подтверждения предчувствия пришлось ждать недолго. Едва переступил порог кабинета, как раздался звонок. Новый начальник приказал срочно гнать в Генеральную получать ключи от ведомственной квартиры.
Сейчас они лежали в кармане пиджака — связка безликих плоских болванок. Ключи от будущего. Их выдал Злобину мелкий чинуша из хозяйственного управления. Процедуру он затянул максимально, явно балдея от бюрократической активности.
Несмотря на приятный повод, общение с хозушником не доставило Злобину никакого удовольствия. Больно царапнуло то, что мышь вырядилась в партикулярный темно-синий прокурорский мундир. Все, далекие от реального дела, обожают его атрибутику. Так армейские интенданты увешивают себя с ног до головы оружием. Ни при каких условиях Злобин не мог признать в этой серой мыши своего коллегу. Мог дать голову на отсечение, что чинуша труп видел только в сериале «Менты». «Чем дальше фронт, тем толще рожа», — пришла на память присказка, привезенная с войны отцом.
Злобин поиграл в кармане ключами. Обновить их сегодня он решил не раньше вечера. Сначала дело. Странное, мелкое и несуразное для такого матерого волка, каким он себя считал. Получив задание, он удивился, что его спецслужба занимается подобной мелочевкой. Подумав, решил, что это вступительный экзамен, проверка на профессионализм, усидчивость и вшивость.
Там, за воротами проходной, его ждет крупная неожиданность, способная перевернуть жизнь. Злобин еще раз прислушался к себе. Предчувствие не отпускало. От невесть откуда взявшегося нервного напряжения комком собрались мышцы пресса. Злобин медленно выдохнул, снимая напряг, и широким шагом решительно двинулся к проходной.
На улице у решетки тихо безумствовал митинг. С десяток побитых жизнью мужичков и истерического вида теток, развернув плакаты, топтались на тротуаре, ежились от ветра и зверских взглядов двух сержантов.
— Вы посмотрите, что они творят!! — подступил к Злобину мужчина в сером пиджачке и спортивных штанах. Протянул огромный лист мятой фольги. — Куда смотрит прокуратура?!
Работник прокуратуры Злобин посмотрел на фольгу, к которой была пришпилена бумажка с надписью: «След от применения психотронного оружия». Стрелка указывала на тонкую дырочку в фольге, возможно, сделанную булавкой.
Злобин пробежал взглядом по плакатам демонстрантов — требования были аналогичными, вплоть до отдачи под суд «психофашистов». Перевел взгляд на сержанта.
Тот воспринял немой приказ и сразу же оживился.
— Так, психи, мое терпение лопнуло! Кому было сказано — до работников не докапываться?
Он двинулся грудью на малахольного с фольгой, оттеснив его от Злобина. Другой сержант ткнул кулаком в плакат, растянутый перед собой другим демонстрантом. Очевидно, удар пришелся в грудь, плакат схлопнулся, как крылья бабочки. Женская часть жертв экспериментов загомонила, но стала пятиться.
— Где, где нам искать защиты?! — шипел обладатель вешдоков применения пси-оружия.
Сержант, тащивший его за локоть, хохотнул и изрек:
— Иди к Думе, убогий. Там и митингуй. Это уже не наш участок.
Злобин развернулся спиной к обычной для Москвы сценке и пошел вверх по улице. «Идиоты. Стоят у органа государственной власти и требуют защиты от этой же власти», — неожиданно всплыло в памяти.
Злобин остановился. Слова принадлежали профессору Мещерякову. Ворвался в жизнь, как входит в сон бред, намутил, еще больше все запутав в и без того странном деле погибшего Гусева, которое расследовал Злобин. Со слов Мещерякова получалось, что убили Гусева именно пси-оружием. Проверить версию не удалось. Мозг погибшего — а в нем можно было найти следы применения оружия, кстати, напоминающие булавочные уколы, — похитили из морга. Убив при этом случайно подвернувшегося судмедэксперта Черномора.
Злобин помотал головой, отгоняя ненужные сейчас воспоминания.
— Андрей Ильич?
Перед ним стояли двое представительного вида мужчин. Про таких говорят, в возрасте и в теле.
На первый взгляд они были совершенно разными: один холеный интеллигент в дорогих очках, другой не прятал своих крестьянских корней, в прищуренных глазках искрился народный ум и бесхитростный юмор. Но при внимательном рассмотрении они казались очень близкими, долго и плотно общавшимися друг с другом. Так становятся неуловимо похожими совершенно разные мужчины, женившиеся на сестрах. И еще в них чувствовались достоинство и неспешность, идущие от привычки к власти.
— Позвольте представиться. Виктор Николаевич Салин. Сопредседатель фонда «Новая политика». — Мужчина в элегантном светлом плаще и столь же элегантных очках с дымчатыми стеклами отвесил полный достоинства полупоклон. Затем тот, чья фамилия оказалась псевдонимом самого Сталина[7], сделал пол-оборота корпусом, приглашая напарника представиться самому.
— Решетников Павел Степанович. — Крестьянского вида мужчина растянул в улыбке губы.
Злобин по дуге обшарил взглядом улицу. Ничего подозрительного. Бояться было нечего, вокруг все обложено наружкой Генпрокуратуры. Да и такие сами грязной работы не делают, планируют и отдают приказы — да, но рук никогда не марают.
— Если вы ко мне, вон приемная. — Злобин указал за спину. — А на улице не знакомлюсь. Никогда.
— Нам просто хотелось поговорить. Без протокола, — мягким голосом заметил Салин.
— Тем более. У меня есть начальство. Прикажет — поговорю. Без протокола.
Решетников глухо хохотнул, отчего живот, обтянутый легкой курткой, колыхнулся.
— Что я тебе говорил, Виктор Николаевич? Проспорил, брат, проспорил.
Продолжая веселиться, он извлек из кармана мобильный. Одним нажимом кнопки, как заметил Злобин, набрал номер. Дождавшись соединения, с тем же хохотком в голосе обратился к абоненту:
