смерти. Они перешли Дон в середине июля. Рассчитывали пройти дальше, на юго-восток, но проклятый Воронеж встал поперёк, как кость в горле. Паршивый городишко – кривые улицы, деревянные домишки, неряшливые ограды. Дороги не вымощены. Люди коварны. Даже сдаваясь в плен, они по какому-то странному, иномирному промышлению остаются свободными.
Четыре тёплых месяца они провели в непрерывных уличных боях. Минуло лето. Мучимый страшными болями в левой руке, он не видел листопада. Осень прекратила своё существование в один день, когда на вымокшую, черную землю обрушился первый снегопад. И вот теперь, уже третью неделю над головой снег, под ногами – тонны снега. На дорогах снеговые заносы такой высоты, что автомобили скребут картером колею. Гусеницы тяжелой техники поднимают в воздух белые вихри, но и танки застревают в сугробах. Кровь стынет в жилах. В двигателях застывает масло. Со Сталинградского фронта приходят неутешительные новости.
С приходом крепких морозов фантомные боли прекратились и начались настоящие страдания – слезились глаза, из носа текло. Ноги в подбитых гвоздями сапогах нещадно мёрзли. Приходилось разуваться, растирать страдающие конечности, чтобы избежать обморожения. Но и этого провидению показалось мало. К прочим неудобствам присоединился тяжёлый, удушливый, мешающий уснуть кашель. Температуры не было. Батальонной санчасти старший медик прослушал его лёгкие и диагностировал тяжёлую аллергию на мороз. Аллергия на мороз! От такой хвори ещё не придумали лекарства. Проклятая страна! Проклятый Воронеж!
А вот Шоймоши быстро освоился с русской зимой. Он даже ухитрился добыть для каждого из них по паре отменного качества валенок снежно-белого цвета, с мягкими, удобными голенищами, но слишком маленького размера.
– Такие прислали из дома, – оправдывался раздосадованный Шаймоши, когда Дани оставил попытки просунуть ногу в узкое голенище. – Но, с вашего позволения, я брошу их на заднее сиденье. Может, для чего-нибудь пригодятся.
Офицеры венгерской армии завидовали Дани. Такой ординарец, как Шаймоши, – настоящее сокровище. Вот и теперь он сумел растормошить водителя в тот момент, когда тот уже начал паниковать.
– «Хорьх» – хорошая машина, – приговаривал Шаймоши. – Эх, где наша не пропадала! Проедем и по этим снегам.
– Слышишь скрежет? – отвечал водитель.
– Ну и что!
– Это картер скребёт по колее! Эх, ты деревня! «Хорьх» тебе не гужевая повозка! Застрянем – никто не вытянет. Когда ещё жандармы выгонят народ на расчистку дороги. Одна ночь на таком морозе – и все мы мертвецы. Снегу завалит – и хоронить не надо до весны.
– Отставить панические разговоры! – прорычал Дани.
В груди клокотало. Предплечье левой руки заныло. Водитель повернулся к нему в профиль. По-птичьи настороженно уставился правым глазом.
– Вас зовут Эрнё Чатхо. Покойный капитан Якоб рекомендовал вас, как лучшего из водителей. Я и сам помню вас по нашим приключениям в Воронежском аду, – превозмогая боль, Дани всё же старался казаться. великодушным.
– Петли ладить он не умеет, – буркнул Шаймоши. – А эта наука для военного времени самая необходимая. Как с милосердием вздёрнешь человека, если петля неправильно увязана и не скользит…
– Вы из каких мест родом? – прервал ординарца Дани. – Мы с Шаймоши оба с Будайского холма. Земляки. Хоть в этом повезло.
– Я из Польгарди, – не без гордости отозвался Чатхо.
– Тоскуешь по дому?
– Ещё бы! У нас такой зимы не бывает. В это время мой сосед, Корбули, уже примеряет шубу и колпак Микулаша[6]. Но в шубе и колпаке Корбули потеет. Вы не знаете Кобули, господин? А ты Шаймоши?..
– Дался нам твой Кобули! – фыркнул Шаймоши.
– Кобули в Польгарди каждый знает!
– Твой Польгарди – жуткая дыра. Господин лейтенант родом из Буды, да и я тоже…
– Ты, Шаймоши, тоже деревенщина, – огрызнулся Дани.
– У господина лейтенанта болит левая рука, – зашептал Шаймоши в ухо водителю. – Поэтому он такой злой.
– Как может болеть то, чего нет? – так же тихо удивился водитель. Вот уж действительно деревенщина! – А господин лейтенант злится, потому что он – Ярый Мадьяр.
– Ты знаешь Ярого Мадьяра? – Шаймоши широко улыбнулся.
– Кто же его не знает? Вся армия знает убийцу русских – Ярого Мадьяра.
– Да! Господин лейтенант много народу поставил к стенке. А ещё больше – убил в бою.
Кисть левой руки ныла и дёргала всё сильнее. Где справедливость? Нет справедливости на этой черной земле. Летом пролитая на неё кровь впитывается без остатка, не меняя её цвета. Зимой всё застывает под снегом. Но земля-то остаётся черной. Лишь делая вид, что поддаётся внешним воздействиям, она не меняет своей сути. Это человек нарождается, взрослеет, стареет, умирает. Человек меняется, но не меняется земля, по которой он ходит. Он калечит её бомбами, мнёт гусеницами тяжелой техники, он выжимает из земли все соки, стараясь прокормить себя и семью. А она не скудеет, не старится, не устаёт, не испытывает боли.
Дани посмотрел в окно. Редкие кустарники и ещё более редкие деревья проплывали по обочинам дороги. Русский холод прохватывал нутро автомобиля. Двигатель, отчаянно гудя, отказывался выдавать нужную мощность. Чатхо поругивался себе под нос, мешая русские и венгерские выражения. Дани слушал равнодушно. Он привык к брани. Он ко многому привык, даже собственной, новоявленной жестокости перестал удивляться. Плавно раскачиваясь, их автомобиль пока ещё катился между сугробов. Фары освещали только густо падающий снег – больше ничего. Время от времени Шаймоши покидал автомобиль, чтобы разведать дорогу. Он выпрыгивал на ходу и бодро рысил вперёд, словно свет фар подталкивал его в спину.
Снег выбелил ранние сумерки. Белая пелена накрыла всё: и небо, и землю, и редкие кусты по обочинам дороги. Боковые стёкла запотели. Ноющая боль в отнятой кисти не помешала Дани погрузиться в лёгкую дрёму. Снег сменился серой золой. «И чёрные кудри её присыпало золой», – кажется так говорят русские о стареющих женщинах. Да, серый пепел и зола сплошь покрывала черную землю. Зола набивалась в волосы, она скрипела на зубах, она пропитывала одежду, мешала дышать и видеть, набивалась под веки, вызывая мучительную резь в глазах. Минувшим летом, когда он потерял кисть левой руки, черная земля этих мест сплошь покрылась пеплом и золой. Серый налёт покрывал почерневшие остовы домов. Пейзаж застыл, превратившись в черно-белый снимок. По бескрайним лабиринтам руин бродили неприкаянные тени: женщины в ужасающих лохмотьях, мужчины в военной униформе без знаков различия, дети с лицами стариков, обезумевшие от горя старцы и старухи. Они всматривались в Дани голодными ищущими глазами, и каждый задавал один и тот же вопрос:
– Не встречали ли вы лейтенанта второй венгерской армии господина Даниэля Габели?
Дани отворачивался, делая вид, что не расслышал вопроса. Так продолжалось до тех пор, пока одна темноволосая, не первой молодости женщина обратилась к нему иначе. Дани вовсе не
