с фабрики «Дукат», Наталью Ивановну, и закрутилось дело. Открыли в Пекине представительство нашей фирмы, две комнаты, спальня наверху, с телетайпом и машиной. У нашего соучредителя Пекурина оказался сын Кирилл, закончивший Инъяз по китайскому языку. Он там сносно общался с китайцами. Вагоны с конструкциями шли в Китай, вагоны с табаком из Китая и вагоны денег – к нам на фирму Лемекс. Только эти большие деньги не пошли нам впрок. Начались какие-то безумные траты, роскошные приемы, попойки, поездки за границу, заарендовали у Управления по охране памятников и отремонтировали за большие деньги, по сути дела, построили заново, купеческий особняк в центре Москвы с видом на Кремль. Лисицын посчитал, что деньги теперь никогда не кончатся, и возомнил себя важной персоной, отрастил бороду под русского интеллигента и по лестнице стал подниматься медленно и важно. Сразу же его окружили какие-то подозрительные личности, восхищались его талантами и уносили в клюве наши деньги. Один пообещал открыть счет в Швейцарии и исчез, другой соблазнил игрой на фондовой бирже и смылся. А года через два все табачные фабрики скупил «Филипп Моррис», табачный бизнес накрылся медным тазом, и все деньги кончились. Теперь предстояла тяжелая и профессиональная работа на рынке промышленного строительства, а дурные деньги развратили моих «товарищей», работать никто не хотел, да и не мог в новых сложных рыночных условиях, начались склоки и взаимное подсиживание. Сначала хлопнул дверью Штеренгарц, унеся с собой последние два договора на табак, потом я, унеся мой кровный, мной заработанный, контракт на строительство крупного объекта. Пахать за всех я не захотел и ушел с фирмы на вольные хлеба, даром что к тому времени был у меня хорошие связи со строителями. Вскоре после моего ухода все рассыпалось, за неплатежи арендной платы. Бухмана с Лисицыном выселили из особняка, а через год умер Лисицын. По пьяни. Была у него любимая поговорка: я русский человек, и не могу отказываться, когда мне наливают. Но все это случилось потом.
А пока я летел в Пекин. Мы подрядились поставить комплектный склад с шефмонтажем. За табак, конечно. Конструкции уже пришли, и я прилетел, чтобы принять
стройплощадку, фундаменты и организовать монтаж. Потом меня сменял наш бригадир монтажников. На следующий день с утра я принял фундаменты, кстати, выполнены они были феноменально аккуратно и точно. На то и китайцы. Они не понимают, что нужно делать точно, а что – можно тяп-ляп. Смонтировали четыре колонны и две фермы под моим руководством и Кирилловым переводом. Вот тогда я понял, что такое работать с переводом с русского на китайский. Я говорю Кириллу: «Вот эту колонну смонтировать вот на этот фундамент». Он долго-долго говорит по-китайски, потом собирается вся бригада, человек десять. И они галдят минут двадцать, потом берут не ту колонну и снова галдёж на десять минут. Мне это надоело, я спросил у Кирилла, кто здесь начальник. После долгих разборок по-китайски мне доложили, что самый главный начальник у них – партийный босс, но его сейчас здесь нет, он на партийном совещании. А без него нельзя начинать. «Да нет же, – говорю я, – кто здесь старший рабочий? В смысле, бригадир». После долгих препирательств выходит из китайской толпы один. А они все – близнецы на одно лицо. Я долго не смог запомнить, кто из них этот Яо. Я отодвигаю в сторону Кирилла, беру Яо за рукав и веду к лежащим колоннам. Хлопаю по нужной и, изгибаясь всеми своими членами, показываю ему, как нужно зацепить колонну, как перенести к фундаменту и как поставить. «Понял?» – спрашиваю, конечно, по-русски.
В глазах у Яо – страх. Он возвращается к Кириллу, и они долго о чем-то галдят. Наконец, смущенный Кирилл объясняет мне, что без разрешения партийного начальника ничего делать нельзя, а когда он приедет, никто не знает. Тут я начинаю приходить в ярость. Я ору, что прилетел за семь тыщ километров, летел десять часов, и теперь, как последний идиот, буду ждать еще одного идиота?
«Скажи им, – говорю я Кириллу, – что здесь – главный начальник, и если они не будут выполнять все мои команды, я тотчас же улетаю в Москву и доложу самому высокому китайскому руководству, что по их вине сорвана работа большой государственной важности!» После долгого бурного обсуждения все валят в конторку на стройплощадке – говорить по телефону. Наконец, выходит сияющий Яо с Кириллом. Партийный босс разрешил работать! Нужно видеть, с каким пиететом они все на меня смотрели. Ведь я оказался главнее их партийного начальника! Я попросил Кирилла отойти подальше, одел рукавицы, мы с бригадиром расставили людей, и работа закипела. Язык жестов оказался эффективнее всяких переводов. Правда, Яо орал на всех остальных так, что я каждый раз вздрагивал.
После обеда приехал партийный секретарь, конечно, в синем кителе и очень важный, неодобрительно посмотрел на меня, обошел стройплощадку и потрогал каждую колонну, потом увел всех в конторку на партийное собрание. Мы с Кириллом успели съездить пообедать, вернулись, а собрание все продолжалось. Наконец, вышел важный китаец, стал прямо передо мной, уставился мне куда-то чуть выше пояса (такого он был роста, а задирать нос ему, по статусу, не положено), и долго-долго убедительно что-то говорил. Потом пожал мне руку, а стоящие поодаль китайцы долго хлопали нам обоим. Потом Кирилл мне объяснил, что Главный китаец мою работу одобрил и даже похвалил. Я понял, что Кирилл-то по-китайски не очень. Партийный китаец сел в машину и уехал. До конца дня Кирилл лежал в машине, а мы с китайцами смонтировали еще один пролет. После бурного трудового дня китайская бригада, по поручению свыше, пригласила нас с Кириллом на Торжественный Товарищеский Ужин. Там же, в конторке. На сдвинутых вместе столах в плошках была разложена китайская еда, а рядом – одноразовые деревянные палочки. В китайской еде никогда не знаешь, что это такое. Мясо у них похоже на грибы, а овощи – на мясо. Только мелкие китайские пельмени похожи на наши, но они их не варят, а жарят. Ножей на столе не бывает, все мелко порублено, для палочек. Палочками китайцы орудуют с необычайной скоростью и ловкостью, а европейским гостям понимающе-вежливо кладут ложки. Ложки у них пластмассовые и по-детски маленькие. Я гордо отложил ложку и начал мучиться с палочками. Вдруг Яо воровато оглянулся, запер входную дверь и достал откуда-то две бутылки китайской водки. Китайская масса всколыхнулась, но вожак сделал жест: молчать, это без разрешения Партии, это из глубокого уважения к русскому гостю (мое имя выговорить
