выбыл из боя. Третий алжистанец растерянно остановился, оглядываясь вокруг. Прикормленные каразийцы технично исчезли с горизонта, очевидно пошли в буфет, проедать мою дань. Кроме моих одноклассников, которые вопя от восторга, окружили кольцом место событий, никакой поддержки алжистанец не увидел, поэтому в схватку вступать не торопился. Отбежав метров на десять, и видя, что я его не преследую, он остановился и стал орать угрозы, что он сделает со мной, с моей матерью и всеми моими родственниками. Из дверного проема мне было нельзя выходить, поэтому свою злость я выместил на его приятелях, которые как раз стали приходить в себя и попытались встать. После нескольких моих ударов, до моего оппонента в коридоре стало доходить, что чем больше он мне угрожает, тем больше достается его друзьям. Парень озадаченно замолчал, обдумывая открывшуюся ему истину. Через пару минут в конце коридора появились две женщины и охранник, очевидно, или привлеченные или громкими криками, или видом безобразия через камеру, установленную в коридоре. Ослабших в борьбе бойцов под руки потащили в медпункт, а меня отвели в учительскую, где я недавно уже побывал. Полная женщина с дурацкими мелкими кудряшками на голове («заместитель директора по воспитательной работе, Алла Вячеславовна» — проинформировал меня правнук), зажала меня в углу, брызгая слюной и обдавая тяжелым запахом смеси пота и одеколона.
— Иванов, что ты творишь, за что ты избил ребят?
— Каких ребят? Я никого не бил!
— Что значит «никого не бил», вон они все в крови, сейчас «скорая» приедет.
— Я не бил. Они, наверное, между собой подрались.
— Что ты такое говоришь? Саид говорит, что это ты их избил. Ты понимаешь, что если ты не признаешься сейчас, все будет намного серьезнее.
— Я не знаю, кто там что говорит. Они, наверное, из-за денег подрались, которые они у ребят отбирают. А на меня наговаривают, потому что я им деньги не даю.
— Иванов, я последний раз тебя предупреждаю — рассказывай, как всё было, иначе я вызову полицию. Пока ещё есть шанс, что ты со своими родителями извинишься перед избитыми ребятами, оплатишь их лечение, и тогда, может быть, дело не возбудят.
— Вы что такое говорите? Какие деньги? Я пальцем никого не тронул. А почему вы сразу про деньги речь завели? Это вообще-то вымогательство. Вы, наверное, долю с денег имеете?
— Что ты говоришь, мерзавец! Через две минуты я позвоню в полицию, и тогда поздно будет плакать. Не даром говорят, что яблочко от яблоньки недалеко катится. Отец преступник, и сын такой же растет. — Я кое как удержал потомка от смачного удара в белую морду перед собой.
— Я вам, Алла Вячеславовна, очень не советую высказываться о моем отце, плохо может все закончится, в первую очередь для вас.
Полная женщина аж задохнулась от возмущения, не зная, что ответить. С трудом отдышавшись, она завыла сиреной: — Нет, вы слышали? Все слышали. Этой мерзавец посмел мне угрожать. Девочки, дайте мне телефон, я вызываю правоохранительные органы!
Через две минуты заместитель директора в полицию не позвонила, и через пять минут не позвонила. Устав орать и не добившись от меня больше не слова, она позвонила моей маме, которая от звонившись папе, через десять минут прибежала в школу. Тем временем пришли родители алжистанцев. Отец Саида, по виду, очень важные бай, сказал, что триста тысяч рублей позволят исправить ситуацию. Мама начало плакать:
— У нас нет таких денег!
Перебирая чётки толстыми пальцами, папа Саида, Рувим-ака, важно покивал головой:
— Да-да, сейчас у всех трудные времена. Но я вам помогу! Вам позвонит мой родственник и поможет взять кредит в банке. Мы же все люди, мы должны помогать друг другу.
Дверь хлопнула, в учительскую вошел отец. Громко поздоровавшись со всеми, он взял маму под руку, отвел в сторонку, о чем-то с ней поговорил, затем, в наступившей тишине, подступил ко мне:
— Ты что творишь?
— Папа, они каждый день трясли у меня деньги, а в субботу впятером почти запинали за гаражами. Мне просто повезло, что я отбился. А сегодня на занятиях Саид мне нож показал и сказал, что мне не жить. Я тогда понял, что надо срочно решать этот вопрос.
— Почему ты мне не сказал. Ты же знаешь, у меня остались связи…
— Папа, все будет нормально. Папа у них нет доказательств. Их слова против моих слов. Они каждый день собирают в классе деньги, у кого денег нет, того бьют. Позавчера их было пятеро, сегодня осталось только трое, и это не так дорого мне обошлось. Не вздумайте никаких денег платить!
— Ты уверен?
— Да, я уверен.
— Я надеюсь, ты понимаешь, что делаешь?
— Да папа я всё понимаю.
— Тогда внимательно слушай, что тебе предстоит.
Закончив инструктаж, отец развернулся к присутствующим:
— Так господа, никаких кредитов и никаких денег не будет, вызывайте полицию и пусть они делают, то, что положено.
Рувим — ака гневно всплеснул толстыми руками:
— Какой глупый человек, какой глупый русский. Ты мне по суду больше заплатишь! Ты адвокату больше заплатишь! Зачем глупый ишак в суд идешь?
Отец повернулся к заместителю директора:
— Я надеюсь, здесь запись ведётся? Отлично. Надеюсь, с картой памяти ничего не произойдёт, оскорбления в мой адрес со стороны этого человека по мотивом национальной вражды, на записи останутся?
Заместитель директора, стараясь сдерживаться под тяжелым взглядом моего отца, попыталась вернуть разговор к интересующей ее теме:
— Мне кажется, что вам стоит прислушаться к разумному предложению Рувима — аки, с выплатой разумной компенсации. Зачем вам вмешивать в это дело полицию и портить биографию Саши на всю жизнь. Объясните своему сыну, что надо признаться и закрыть вопрос.
Отец бросил взгляд на меня, только после этого ответил:
— Я вас о другом спросил — ведется ли запись? В остальном меня ваше мнение не интересует.
— А еще папа, она орала что ты преступник и нам обоим место
