Леди Люси проговорила это со слезами в голосе. Лорд Роузбери тихо удалился, и по пути в Форин-офис думал о том, какой аргумент мог бы подействовать на леди Люси, — и имеется ли такой аргумент в природе.
Леди Люси не шутя подумывала, не стоит ли ей, по образцу мужчин, начать расхаживать по гостиной. Но вместо этого она подошла к камину и, опершись на него, погрузилась в размышления. Как жаль, что Фрэнсиса нет дома. Сколько всего наговорил ей лорд Роузбери! Неужели она и впрямь лишила Фрэнсиса возможности проявлять мужество? Что, разве мужчинам необходимо проявлять его постоянно? Разве он не проявил уже столько храбрости, что кому другому хватило бы на целую жизнь? Не старается ли она подавить его? Лишить способности проявить присущие ему качества? Да нет же, ничего подобного. Она просто старается сделать так, чтобы он остался в живых.
Если бы леди Люси подошла к высокому окну и посмотрела на улицу, она увидела бы подъезжающий кеб с двумя пассажирами. Один из них, до того высокий, что казалось, он поместился в кеб, сложившись втрое, открыл дверь для второго, а сам остался внутри, словно не желая, чтобы его видели. Вторым пассажиром оказалась эффектная дама лет под сорок, вся в черном, вплоть до перчаток, одну из которых она, приближаясь к парадной двери Пауэрскортов, на ходу стянула с руки и убрала в ридикюль.
— Миссис Мартин желает вас видеть, миледи, — по обыкновению предварительно кашлянув, доложил дворецкий.
— Здравствуйте, миссис Мартин, — протянула руку леди Люси. — Не думаю, что мы знакомы.
— В самом деле, нет, — произнесла гостья, заметно нервничая, словно задача, с которой она явилась, оказалась сложней, чем она предполагала.
— В таком случае, чем обязана? — осведомилась леди Люси, сердце которой неприятно сжалось при виде этой посетительницы, столь корректно одетой в траур. — Не хотите ли присесть?
— Благодарю вас, — сказала миссис Мартин, усаживаясь у камина в любимое кресло Пауэрскорта. — Думаю, мне следует объяснить вам, в чем дело. Прошу простить меня, леди Пауэрскорт, что пришла без предуведомления. Полагаю, вы уже слышали о моем муже, о моем покойном муже, Родерике Мартине. Это его нашли мертвым на Невском проспекте в Санкт-Петербурге. Это его смерть Форин-офис просит расследовать вашего мужа.
Леди Люси побледнела. Ее подозрения подтвердились. Смерть преодолела расстояние от Невского проспекта до самой ее гостиной на Маркем-сквер. Но что нужно от нее этой даме в черном?
— Примите мои соболезнования, — с трудом выговорила леди Люси, — это должно быть ужасно.
— Да, это ужасно, леди Пауэрскорт, но более всего меня удручает то, что я так мало знаю об обстоятельствах гибели мужа. Мне известно, что он поехал в Россию, чтобы выполнить некое задание министерства иностранных дел. В чем именно состояло это задание, выяснить мне не удалось. Они просто отказываются посвятить меня в дело. Я не знаю, почему Родерик умер. Думаю, что и в министерстве этого тоже не знают. Я не могу заставить их потребовать выдать тело, чтобы я могла похоронить его в английской земле, на родине, по-христиански. Кто знает, может, его просто бросили в море? У нас нет детей, леди Пауэрскорт, но родители Родерика живы. Им эта безвестность еще тяжелей, чем мне. Они просто в ужасном состоянии. Отец Родерика сказал мне, что его сердце разорвется, если он не сможет похоронить своего единственного сына как положено.
Миссис Мартин умолкла.
— Очень вам сочувствую, но не вполне понимаю, чем могу помочь, — произнесла леди Люси, смутно ощущая, что все, что бы она ни сказала этой только что овдовевшей женщине, прозвучит фальшиво.
— Мне странно, что вы этого не понимаете, леди Пауэрскорт, — ответила миссис Мартин, холодно глядя на хозяйку дома. — Я же сказала вам: самое трудное — это не знать, что именно произошло. Даже снотворное не помогает престарелым родителям Родерика заснуть, так их мучает неизвестность. Она снедает душу, она, как паразит, грызет тебя изнутри. Видите ли, леди Пауэрскорт, в Форин-офисе мне сказали, что есть решение послать в Россию особого человека, который разобрался бы на месте, что произошло с Родериком. Они сказали, это лучший специалист, какого только можно найти в стране, для столь сложного дела. После этого нам на день или два стало спокойней. Мы надеялись, что узнаем правду. Может быть, чудо-специалист, думали мы, сумеет привезти тело и мой муж упокоится в родной земле. Но нет! Этот человек отказался ехать в Россию. Он не хочет выяснять, что там случилось. Вы не хуже меня знаете, кто этот человек, и не хуже меня знаете, кто отговаривает его от поездки. Один из чиновников Форин-офиса сказал мне, что, если б это зависело от вашего мужа, он немедля взялся бы за дело и завтра же отправился в Санкт-Петербург. Это вы его останавливаете. Это вы усугубляете несчастье, которое постигло нашу семью. Это вы терзаете двух стариков, потерявших сына.
— Вы не понимаете, миссис Мартин, — сказала леди Люси, чуть не плача. — Фрэнсис, мой муж, занимаясь своими расследованиями, несколько раз чуть не погиб! Только представьте, каково нашим детям было бы расти без отца!
— Мне очень жаль, леди Пауэрскорт, — медленно проговорила миссис Мартин, — но вы не понимаете нечто очень важное. Вы думаете, что у вас есть право удерживать мужа у своей юбки, потому что его раз или два чуть не убили? Только представьте, что было бы, если б все вели себя так эгоистично, как вы! Если бы жены не пускали мужей воевать, армия Веллингтона никогда б не изгнала французов из Испании и не победила бы в битве при Ватерлоо. Мы бы сейчас жили в каком-нибудь французском департаменте, с французом-префектом, насаждавшим французские законы, написанные по-французски, и сидел бы он во французской мэрии с французским триколором, развевающемся на крыше, а на каждой городской площади стояло бы по памятнику Наполеону! Что бы сталось с королевским морским флотом, если бы жены не пускали своих мужей в море, скуля, что их могут убить в морском сражении? Не может быть одних правил для вас и других — для всех остальных. У всех есть определенные обязанности перед обществом — точно так же, как у общества есть определенные обязанности по отношению к нам. Но эти обязанности — одни для всех. Ваши правила абсолютно эгоистичны. Если им следовать, трусость будет в почете, а смелость — осмеяна. Империя погибнет. Мы утратим свои свободы. Наверно, вы воображаете себе, что ваши правила — это признак мужества, но это не так. Вы превращаете своего мужа в труса. Во всяком случае, именно так подумают все вокруг. — И тут миссис Мартин заплакала. — Ах, простите меня, — пробормотала она сквозь слезы. — Наверно, я была слишком резка. Я думаю, мне лучше уйти.
Какой-нибудь досужий наблюдатель, случившийся на Маркем-сквер, увидел бы, как миссис Мартин усаживается в тот самый экипаж, в котором сюда приехала, на противоположном углу сквера. Очень высокий и очень худой джентльмен отворил перед ней дверцу. Он ждал, когда она заговорит. Сэру Джереми Реддауэю не терпелось узнать, лучше ли предыдущего справился со своей миссией последний лазутчик, засланный им в дом Пауэрскортов.
Леди Люси невидящим взглядом смотрела на стену, уставленную книжными шкафами, — Фрэнсис уже знает, на какую полку поставит первый том своей книги о соборах. Она думала о том, сколько он выстрадал по ее вине с тех пор, как они вернулись из Позитано. Она гадала, станет ли он счастливей сейчас. Действительно, не слишком ли сильно она его любит, не пытается ли закутать в кокон своей любви, дабы оградить от всего мира. Нет, такого человека, как Фрэнсис, нельзя любить слишком. Интересно, что он скажет, когда она освободит его от данного ей слова, и он поймет, что волен, если ему так хочется, отправляться в Санкт-Петербург. Она села в кресло у окна, выходящего на Маркем-сквер, и принялась ждать мужа.
