и все, — заикаюсь я. — Я имею в виду, не очень гигиенично сидеть за обеденным столом в таком виде.
— Однако это не обеденный стол, это стол для завтрака. Мой стол для завтрака. Я всегда ем сразу после тренировки. Если ты хочешь поесть за обеденным столом, то это через две двери от нас.
Я набираюсь смелости посмотреть ему в глаза и тут же жалею об этом, потому что он смотрит на меня, но я не вижу там гнева. Его зрачки расширяются, и я внезапно чувствую, что если не перестану смотреть на его рельефные мышцы, то могу в конечном итоге стать его завтраком.
— Здесь все в порядке, — отвечаю я, не сводя с него глаз. Мне нравится быть здесь с Софией, напевающей под радио, потому что это похоже на маленький кусочек нормальности в этой ебаной версии реальности, в которой я нахожусь.
— Прекрасно, — говорит он с высокомерной ухмылкой.
Не могу поверить, что он только что застукал меня за разглядыванием его мускулов.
— Теперь, когда ты все равно здесь, — я прочищаю горло, потому что мой голос внезапно становится более высоким и хриплым, чем обычно. — Мы можем обсудить, что именно сейчас происходит?
Он хмуро смотрит на меня:
— Что происходит?
— Да, что происходит?! Какого черта я должна здесь делать? Когда я смогу уйти? Каковы правила игры?
— Это не игра, Кэт.
— Ты думаешь, я этого не знаю? — шиплю я, свирепо глядя на него. — Это просто фраза. Это моя жизнь, придурок! Ты просто вытащил меня оттуда и высадил здесь. У меня нет возможности связаться с внешним миром. Нет денег. У меня никогда не было мобильного телефона, я предпочитала использовать стационарный, чтобы звонить моей двоюродной сестре раз в неделю. Но в остальном я предпочла оставаться вне сети. Как иронично, что я теперь настолько отключена от сети, что никто никогда не найдет меня, даже если потрудится поискать.
— Тебе не понадобится ни то, ни другое.
— Могу я уйти? Сходить в магазин или прогуляться?
— Нет.
— Но что, если мне нужно пойти купить тампоны или прокладки или что — то еще?
Он и глазом не моргнул при упоминании моего периода. Мой бывший парень вздрагивал при одном упоминании слова "тампон":
— Внеси их в список покупок, — холодно говорит он.
София ставит две кружки свежего кофе на стол перед нами, а затем возвращается к приготовлению завтрака.
— Мне нужно поговорить с моей кузиной. Она будет интересоваться, где я, если я не позвоню ей.
— Миа? — спрашивает он.
Я моргаю, глядя на него:
— Ты знаешь Мию?
— Я знаю, что она твоя единственная оставшаяся в живых родственница, и она живет в Бостоне.
— Вау! Ты действительно сделал свою домашнюю работу.
— Я же говорил тебе, Кэт, я узнаю все, что можно знать о моих врагах.
— Она тебе не враг. Я тебе не враг, — огрызаюсь я.
— Нет?
Мой мозг пытается разобраться в своих чувствах, чтобы найти правильный ответ:
— Ну, я думаю, теперь ты мой враг, после того как похитил меня.
— Наверное, — он пожимает плечами, прежде чем сделать глоток кофе.
— Ты мудак, ты это знаешь?
Он смотрит на меня поверх края своей кофейной кружки:
— Меня называли и похуже.
— Я ненавижу тебя.
— Меньшего я и не ожидал.
Я понимаю, что это бессмысленно, ему все равно, что я к нему чувствую:
— Итак, Миа… — говорю я.
— А что насчет нее?
— Могу я позвонить ей?
— Если будешь хорошо себя вести, можешь звонить ей раз в неделю в моем офисе.
— Если я буду хорошо себя вести? — огрызаюсь я.
— Да.
— И как бы это выглядело? Мое поведение?
— Делай, как тебе говорят, — говорит он так, как будто это самая очевидная вещь в мире.
— Но что мне скажут сделать, Данте? — я слышу отчаяние в своем голосе, даже когда пытаюсь сохранять спокойствие и рациональность.
Он ставит свою кружку на стол и вздыхает:
— Я пока не знаю.
— У тебя должна быть какая — то идея. Не знать, чего ты от меня хочешь, — это пытка. Хотя идея в этом? Все это часть плана?
Он прищуривает глаза, глядя на меня, и это заставляет меня чувствовать себя слишком уязвимой рядом с ним:
— Скажи мне, чего ты боишься, я попрошу тебя сделать.
Я тяжело сглатываю, когда мои глаза наполняются слезами.
— Я не могу…
— Кэт? — говорит он, и глубокий, командный тон его голоса заставляет мое тело покалывать от нервной энергии.
Я не хочу, чтобы меня насиловали или подвергались нападению! Вот что я хочу крикнуть ему, но эти слова я все еще с трудом произношу вслух:
— Я не хочу, чтобы меня использовали для чьего — либо развлечения или их удовольствия, — вместо этого шепчу я.
— Ты не будешь.
Мои глаза снова поднимаются на него и обнаруживают, что он все еще смотрит на меня:
— Обещаешь? — спрашиваю я.
Он облизывает нижнюю губу, его глаза не отрываются от моих:
— Да.
— Спасибо, — отвечаю я инстинктивно, прежде чем вспоминаю, что этот человек похитил меня. Я не должна благодарить его за согласие не позволять его людям насиловать меня, но я все равно благодарна.
— Я имел в виду то, что сказал вчера. Ты можешь свободно распоряжаться западным крылом дома, за исключением моего кабинета. Большая часть восточного крыла заперта, потому что эти комнаты принадлежат моему брату и его жене.
Я не упускаю из виду едва заметную перемену в его тоне, когда он упоминает своего брата. До меня доходили слухи об их эпической размолвке годами ранее, когда Данте украл право первородства своего брата. Лоренцо Моретти — старший сын и должен был возглавить семейный бизнес. Я подозреваю, что никто за пределами их семьи не знает правды о том, почему он этого не сделал. Об этом ходили соответствующие слухи, сплетни и предположения. Что — то вроде городской легенды. Почти то же самое, что слухи об убийстве Данте своей невесты и ее семьи в ночь