помогай!
Макс поколебался, потом присоединился к общей работе. Через несколько секунд мужики затянули уже опостылевшую «Пчёлку»:
А у моей у Любы – да русая коса,
а у моей у Любы – да, русая коса-КОСА!
Песня была невероятно глупая, но такая прилипчивая, что Макс тоже начал мычать себе под нос и умолк, только заметив мрачный Анкин взгляд.
Потом его усадили за руль и совместными усилиями выпихнули на настил, а следом на торопливо сооруженный пандус к ближайшему двору. Анка уселась рядом, пристроила в ногах свой рюкзак и сразу включила печку, отогревая озябшие руки.
- Может, ну их к чертям, а? Поехали обратно…, - изо всех сил стараясь держать бесстрастный тон, попросила она.
- Да что ты, как маленькая?! – раздраженно отозвался Максим, - Поедем, когда дело сделаем. Ну, и… когда ясно станет, что там с Ксенией. Кстати…
Он остановился на чьем-то высоком, вымощенном почерневшими досками дворе. Вгляделся в едва виднеющийся в тумане Фросин дом. Леонида рядом не было. Макс нехотя покинул теплое и такое родное нутро автомобиля и вернулся на дорогу.
- Вы не видели, - обратился он к селянам, растаскивающим доски, - Мужик тот к Фросе зашел?
- Не, мы его к Батюшке отправили, - был ответ.
- К какому еще батюшке?
- К нашему, – бородач стянул с рук огромные, явно самодельные кожаные краги, внимательно оглядел кисти рук, потом также внимательно поглядел на Максима, - А в чем дело?
- У него жена больна, ночевала в этом доме…
- Так Батюшка над ней еще с вечера хлопочет, - ответил мужичок и почесал кудлатый подбородок, - меня Егором зовут, а это – Петр и Илька. Братовья. Вместе родились. Всю жизнь спорят, кто из них старший, потому что мать не помнит, кто первый их нее вылез.
- Максим, - рассеянно отозвался Макс, заметив, что ни один не протянул ему руки. Может, про рукопожатие они тоже тут давно забыли?..
- Сейчас я тебя провожу. Поставишь в надежном месте. Мы там скотинок наших держим. Потеснятся.
- А потом к батюшке этому проводишь?
- Не, к нему сегодня нельзя – готовится!
- К чему?
- Так Приливная ж Седмица на исходе! – дернул плечами Егор, - Праздник!
Его окрикнули товарищи, и он, высоко задирая ноги, протопал к ним по жирной грязи.
Макс неуверенно посмотрел на Фросин дом. Пойти постучать? Заглянуть в окно? Что, если Лёня не пошел ни к какому батюшке, а спокойно сидит у той в доме, поит чаем жену… Ерунда… Зачем этому Егору врать…
Он вернулся в машину. Анка стучала зубами.
- Не хочу быть здесь, - шептала она, - Пожалуйста, увези меня…
- Я не смогу, - Изо всех сил скрывая раздражение, Макс притянул ее к себе, - Мы же увязнем через три метра… Если хочешь, возвращайся к старикам. Я поставлю машину, все разведаю, а потом приду за тобой. Самый «праздник», видать, к ночи начнется. Быстро отснимем материал, а как вода спадет, сразу уедем.
- А если она не спадет?
- Значит, пешком пойдем. Но она уйдет. Это всего лишь какой-то природный феномен. Мы ведь приехали – почти сухо было. Значит, скоро снова станет сухо.
Анка увидела выступившую из тумана фигуру и сразу сделала непроницаемое лицо. Егор забрался на заднее сидение, весело покрякивая, махнул вперед рукой. Внедорожник медленно двинулся по деревянным настилам дворов. В каждом был сооружен специальный загон для мелкой живности на высоких подпорках, а крупный скот, видать, на период непогоды ставили в другом месте.
- И часто вас так топит? – спросил Макс.
- Кажный год, братишка, - с гордостью ответил Егор, словно затопление деревни было лучшим, что с ней происходило, - Неделю вода прибывает, а потом разом уходит. И снова год ждать.
Макс торжествующе глянул на Анку..
- Хлопотно, наверное, - осторожно произнес он, - скот прятать…да и огороды топит…
- Огороды мы снимаем до Седмицы, - отмахнулся он, - А хлеб и картофка у нас на западном склоне растут. Вода туда не дотягивается.
- А что с водой-то у вас? Почему пить нельзя?
- Почему нельзя? Пей, кто тебе запретит…, - пожал плечами Егор и, потеряв интерес к разговору, только протягивал время от времени между Максом и Анкой здоровенный – с Анкину голову – кулак с вытянутым пальцем, указывая направление.
Кое-как маневрируя среди хлипких дворовых построек, Макс каждую секунду ожидал услышать гневный окрик хозяев. Но никто не отреагировал на раскорячившийся посреди двора огромный внедорожник, не вышел на крыльцо, не возмутился вторжением. Словно… всем было наплевать на такие пустяки.
С трудом он вывел машину на мощеную кругляком, забирающую вверх улицу, напомнившую ему «Сибириаду» Кончаловского. Но, конечно, размах был не тот, ибо не далее, как в двухстах метрах, так и не успев, как следует, разогнаться, «магистраль» обрывалась у подножия огромного, безобразного сруба на сваях.
«Хлев», - догадался Макс, - «Видать по этому проспекту они в потоп перегоняют скот…»
Изнутри доносилось приглушенное мычание и блеянье. Егор выпрыгнул из машины, споро взобрался по высокому, массивному пандусу и распахнул ворота. Через минуту машина оказалась в просторном нутре коровника. В сумраке буренки, каждая в своем стойле, высовывали головы и с грустным любопытством смотрели на вновь прибывших, овцы сбивались в кучи у дальних стен, несколько свиноматок тянули пятнистыми носами воздух – неужто еда прибыла?
- Ну, точно. Ковчег! - восхищенно выдохнул Макс.
- Че? – спросил Егор.
- Ковчег, говорю. Каждой твари по паре и все такое.
- Не, не по паре. Спариваться на Седмицу нельзя. Здесь одни девочки, мальчики в другом загоне.
- Почему нельзя? – встревоженно спросила Анка, вспомнив их с Максом ночную возню в тесном спальнике.
Егор замешкался с ответом, потом пожал плечами.
- А хрен его знает. Нельзя и все. Я к своей так и за две Седмицы до праздника не притрагиваюсь. На всякий случай. А она и не просит. Мало ли…
