падут эти проклятья на твою душу, Эридани Ракан, где б она ни была, на твою душу и души всех твоих сообщников!
Лицо анакса дрогнуло, но ответить брату он не успел. Порыв ветра с шумом распахнул одно из забранных цветными витражами окон, обнажив кусок черно-синего предгрозового неба. Несмотря на тяжелые низкие облака, Цитадель заливал нестерпимо яркий свет. Видневшиеся в оконном проеме стены и часть Малого храма казались ослепительно-белыми.
За первым порывом ветра второго не последовало, напротив, на Цитадель спустилась давящая, чудовищная тишь, а затем в Палату Справедливости медленно и величественно вплыл багровый огненный шар размером с кошку. Немного задержавшись над судейским столом, он уверенно двинулся к Ринальди, постепенно меняя цвет с закатно-алого на оранжевый, желтый и, наконец, зеленый.
Когда небесный гость поравнялся с лицом эпиарха, он светился той же таинственной глубокой зеленью, что и взгляд осужденного. Сгусток изумрудного огня какое-то время провисел на расстоянии двух ладоней от лица эпиарха, словно вглядываясь в его душу, затем замерцал, распался на тысячи искр и исчез. Ринальди расхохотался, и тут же снаружи раздался оглушительный удар грома и хлынул ливень.
Это было совпадением! Служители плохо закрыли окно, а порыв ветра… Порыв ветра? Не тот ли это ветер, что помог Ринальди отшвырнуть эсператистского кликушу на невозможное для человека расстояние и трепал волосы эпиарха, когда даже легкие девичьи ленты на ограде храма – и те безжизненно повисли? Диамни словно наяву увидел запавшую в память картину – замершая площадь, неподвижная вечерняя жара и развевающаяся золотистая грива. Раканы от рождения наделены исходящей от самих Абвениев силой. Говорят, она подвластна лишь анаксу, но так ли это?
Осужденного увели. Он шел спокойно и устало, как воин, сделавший свое дело, он и был воином. Прежде, чем стал насильником и подлецом.
10
Мастер
Скованные ужасом люди зашевелились, лишь когда Ринальди и его стражи исчезли за тяжелой, окованной бронзой дверью. Палата Справедливости стремительно пустела. Судьи, свидетели, зрители разбегались, стараясь не глядеть друг на друга и не замечая хлещущего как из ведра ливня. Диамни был ничем не лучше остальных. Ему следовало отыскать Эрнани, но художник опрометью бросился прочь. Он понимал, что поступает трусливо и бесчестно, но был слишком подавлен и напуган, чтобы стать для кого-то поддержкой.
Лабиринты! Бесконечные подземелья, начинающиеся под городом и уводящие в глубь земли. Там, в бесчисленных переходах и галереях, все еще длится эпоха Абвениев. Говорят, подземелья связаны с четырьмя одинокими башнями, в которые входа с земли нет. Говорят, глубоко внизу, в окруженных негасимым холодным пламенем пещерах спят неотличимым от смерти сном изначальные твари и, охраняя их покой, бродит по бесконечным переходам сестра смерти. Говорят, в самом сердце Лабиринта расположен храм Абвениев, откуда можно к ним воззвать даже теперь. Говорят, уходя, боги остановили время в лежащих под Гальтарами катакомбах, и спустившийся туда станет бессмертным, но никогда не доберется до выхода. Говорят, там до сих пор плачет смертная возлюбленная Унда, и встреча с ней означает безумие. Люди многое говорят, сходясь в одном: внизу, под городом, творятся странные и страшные дела.
Очень долго входы в подземелья стояли открытыми, и неудивительно: люди в здравом уме туда не совались, однако, чем дальше уходили времена богов, тем смелей и нахальнее становились смертные. Искатели сокровищ, преступники, несчастные влюбленные стали спускаться в пещеры, и больше их никто не видел. Потом кто-то заметил, что всякий раз, когда в Лабиринте исчезал человек, где-то объявлялось чудовище. То ли подземелья, забирая одних, отдавали верхнему миру других, то ли оказавшиеся внизу безумцы меняли свое естество, становясь подобием изначальных тварей.
Шестьсот лет назад Тайра́ни Ракан с огромным трудом выследил и уничтожил вырвавшегося из подземелий полузмея-убийцу. Победив ненасытную тварь, Тайрани создал Капканы Судьбы – магические замки, подвластные только тому, кто их запер, и превращавшие в живую статую любого, коснувшегося запертых дверей хоть бы и через полу плаща.
Анакс собственноручно закрыл все входы и выходы в Лабиринт. С тех пор в подземелья по доброй воле не входил никто, но дважды «Дорогой в один конец» уходили эпиархи, обвиненные в государственной измене и не признавшие своей вины. Теперь настал черед Ринальди. Страшная судьба, но негодяй ее заслужил. Погибнет только преступник, а старик Борраска и принявшие его сторону судьи уцелеют. Решая судьбу брата-насильника, Эридани поступил справедливо и мудро, но как же ему сейчас тяжело. Конечно, сознание собственной правоты и чистой совести поддерживает, и все равно Диамни ни за что на свете не хотел бы оказаться на месте анакса.
Как всегда, когда на душе у молодого художника было особенно скверно, он решил навестить Лэнтиро. Нужно показать мастеру наброски, посоветоваться о картине, посмотреть, как продвинулись вперед «Уходящие», и, в конце концов, он сегодня не в состоянии сидеть в своих комнатах! И тем паче не в состоянии видеть Эрнани. Да, это трусость, но художник не воин и не жрец-утешитель, он не обязан быть смелым и милосердным. Диамни торопливо собрал скопившиеся за последние дни рисунки, накинул плащ и покинул Цитадель.
Гальтарцы уже знали и о приговоре, и о проклятии. Город казался настороженным, как одичавшая кошка, немногочисленные прохожие торопились по своим делам, стараясь держаться поближе к стенам домов. Люди были напуганы, и неудивительно – Лабиринт таил в себе угрозу, и тревожить его было небезопасно. Пусть дважды обошлось, но раз на раз не приходится.
Мастер тоже все знал, постаралась домоправительница, которая выбалтывала новости чуть ли не до того, как они случались.
– Ты мне не нравишься, – великий художник внимательно посмотрел на своего лучшего ученика, – хотя сегодня мне не нравится никто, и меньше всего я сам. Боюсь, нам опять придется пить. На сей раз для храбрости.
– Я готов, – через силу улыбнулся Диамни и торопливо добавил: – Я принес наброски… Их много, я не успел отобрать.
– Хотелось побыстрее удрать из Цитадели? – Сольега, как всегда, попал в точку и, опять-таки как всегда, этого не заметил. – Давай! Чем больше рисунков, тем больше толка. Ты рисуешь лучше, чем выбираешь.
Диамни молча протянул наброски учителю и тихонько сел рядом. Сердце художника отчаянно колотилось. Так было всегда, когда Лэнтиро смотрел его работы. Каков будет приговор? Коро надеялся на лучшее и отчаянно боялся худшего.
Если Лэнтиро скажет «нет», картины не будет, хотя бы все остальные художники этого мира сказали «да».
Молодой человек с волнением наблюдал за лицом мастера, а тот внимательно и неторопливо изучал набросок за наброском. Смотрел, возвращался назад, снова смотрел, принимался выискивать в общей пачке какой-то из
