забыл, что когда-то любил бывать у соседки.
Любе становилось от этого немного грустно, и она спешила взять в руки спицы, отрешиться от тоскливого ощущения и снова творить свою «шальную» магию.
Глава 4. Там
Вопрос с танцевальным наставником для Альбины решился простым, хотя и не самым изящным способом.
Простым, потому что совершенно неважно кто тебя будет учить танцевать: все бальные танцы давно известны, и ничего нового в них нет и уже лет сто не менялось, главное здесь практика. Да и учитель танцев — это же не платье, по крою и отделке которого можно понять, дорогая портниха его шила или захудалая. Сложность была в другом: чтобы хватило времени довести движения танцора до изящной непринуждённости, да нашелся бы кто-то, с кем танцевать в паре. А иначе очень трудно. Девица, если за мужчину танцует у учителя, так и на балу будет вести в паре, а это вряд ли кому понравится. И потому найти партнёра для танцев — проблема.
Неизящным же способ был потому, что у Альбины снова сжалось сердце от матушкиной простоты. Девушка не успела ещё ни слова сказать, ни пальцем шевельнуть, чтобы остановить, а Фёкла Фроловна, горестно сложив брови, поделилась своей печалью сразу со всеми, прямо в обед, за столом:
— И всем-то мадам Ромашканд хороша, — промолвила она, активно пережевывая горячую еду. — И умница, и в положение наше вошла — взяла Алечку к себе. — Альбина двинула бровью и закусила губу, уперев взгляд в свою тарелку. — Спасибо вам, драгоценная наша, — и благодарно кивнула хозяйке пансиона. — И вам, господа!
Это уже матери Риммы и усатому господину.
Альбина только что за голову не взялась. Сколько уже с матушкой беседовала, объясняла, уговаривала — не открывай душу перед чужими, не показывай свои больные места! И та кивала каждый раз, соглашалась, глаза её делались испуганными, по-детски обиженными, говорила виновато: «Ну конечно, доченька, ну что ж я, не понимаю, что ли? Не буду, не буду!» И все равно каждый раз, когда было ей, как сегодня, трудно, рассказывала об этом всем, кому только могла.
Альбина подавила и злость, и раздражение — глупо обижаться на того, кто не в силах себя изменить. Знала же за матерью такую слабость, нужно было предвидеть и что-то сделать заранее.
А поклоны, которыми Фёкла Фроловна одарила мать Риммы, хоть и были вежливые и искренние, всё же не расположили гордую даму: она всё так же недовольно поджимала губы и отводила глаза. Зато господин, который помнил мадам Ромашканд юной девицей, улыбался в усы, расправлял плечи, кланялся в ответ, пускай и не вставая с места.
Новая ложка горячего варева отправилась в рот, и матушка замолкла на пару мгновений, справляясь с обжигающей тягучей массой, а на её лице по очереди отражались все чувства: горячо, вкусно, печаль печальная с учителями, ох, язык печёт!
Хозяйка пансиона, что, как и прежде, стояла в уголочке и, как подозревала Альбина, ела пищу, отличную от того, что подавалось гостям, в ответ важно кивнула, принимая благодарность, не отвлекаясь, однако, от своей роли гостеприимной хозяйки.
— Да только пятой она идёт, сверх того, что госпожа Ромашканд берёт обычно. И вот от всего, кроме манер, она отказывается, — проглотив наконец горячее и отдышавшись, Фёкла Фроловна возобновила беседу.
И тяжело вздохнула над следующей ложкой, будто расстраивалась о том, что нужно продолжать трапезу.
Альбине хотелось уволочь матушку в комнату, да и рассказать, что мать Риммы вовсе ей ничего не советовала, а роль господина-всезнайки была столь мизерной, что и благодарить-то не за что. К тому же Римме она, Альбина, на балу станет конкуренткой, и советовать для неё кого хорошего её мать не станет, а чем выслушивать с благодарностью дурную рекомендацию, то лучше вообще не заговаривать об этом. Да только Альбина сидела за столом и молчала — девицам её возраста надлежало помалкивать, пока беседовали взрослые. А матушка, едва у неё освободился рот, снова взялась за своё:
— Вот и остаёмся мы без портнихи и учителя танцев. Да ещё и того нет, кто верховой езде обучал бы.
Альбина жевала медленно, не поднимая глаз. Ей казалось, что щеки от стыда полыхают пожаром, и каждый взгляд соседей по столу сверх того припекает, словно раскалённый уголёк. Что, если эти люди разнесут разговор, извратят его, переиначат? Вдруг выставят её, Альбину, в дурном свете? Посмеются над ней? Как ей достойного жениха тогда найти, как судьбу свою и матушкину устроить?
Ах, как жаль, что не получилось поговорить с Фёклой Фроловной до ужина. Может, и удалось бы объяснить, что их проблемы и не проблемы вовсе. Ведь есть газеты с объявлениями или, в конце концов, можно перекинуться парой слов с хозяйкой пансиона не при всех, а где-нибудь в коридоре или на кухне. Не первые же они здесь остановились перед балом? И если знала она о мадам Ромашканд, наверное, знала и других — учителей танцев и верховой езды? Да и о портнихах рассказать — разве это большой труд?
Однако Альбина не успела.
Всё же не стоило рассчитывать на свои ноги, а нужно было брать извозчика: как они ни спешили, возвращаясь, а на ужин всё одно опоздали. Да и успели только потому, что ради них его задержали, чем вызвали недовольство других постояльцев. И хоть задержка была в каких-то десять минут, которых Альбине и Фёкле Фроловне едва хватило, чтобы впопыхах переодеться и вымыть руки, недовольство ощущалось так, словно ужин не задержали, а вовсе отменили.
Впрочем, Альбина рассчитывала, что они с матушкой обсудят всё потом, когда останутся одни в своей комнате, и обстоятельно обдумают ситуацию. А во время еды или вовсе ночью сами собой появятся пара-тройка годных идей. Но матушка по простоте душевной сразу же вывалила горести на людей, которые не имели ни капли сочувствия, а Альбина теперь не знала, куда деть глаза и как остановить разговорившуюся родительницу.
Хозяйка пансиона совсем не смутилась вопросом, а будто даже наполнилась гордостью — тут Альбина клясться не стала бы, как и утверждать наверняка, просто так уж показалось, — и, чуть приподняв свои суровые брови, сказала с солидностью:
— Мадам Ромашканд, как вы верно заметили, весьма хороша. Весьма, — для пущей убедительности повторила хозяйка пансиона, однако в повторе этом проскальзывало что-то такое, что напоминало то ли вопрос, то ли сомнение в этой самой хорошести. — Да только хороший учитель танцев не редкость в столице.
Альбина молча согласилась. Вот только что это давало? И
