и закатные лучи не возвещают мне, что день догорел.
Долго лежу в постели и смотрю на то, как один за другим гаснут багряные солнечные блики. Как небо темнеет. Как на пол моей комнаты ложатся вечерние тени. Свет не зажигаю.
У меня внутри разливается незнакомое мне чувство сопричастности.
Где-то там, глубоко под нами, сидит сейчас человек, прикованный цепью к стене. И почему-то мне кажется, тоже ждёт наступления ночи с нетерпением.
Встаю с постели, умываюсь, пытаюсь что-то сделать с волосами — но плюнув, заплетаю непослушные кудрявые тёмные пряди в обычную косу. Влезаю в очередное чёрное платье, ещё раз сделав в уме зарубку обновить гардероб. Служанки холда будут в восторге — они давно порывались, но глядя на мою кислую физиономию, настаивать не смели. Всегда приятно шить из красивой материи, зная, что обрезы достанутся тебе.
Чем темнее сумерки, тем сильнее моё волнение.
Воспоминания накрывают волнами, как берег океана — снова, и снова, и снова. Губы, руки, дыхание в полумраке, запах кожи… пьянящая спешка, грубое желание.
Нервно перебирая платья, беру из всех самое-самое закрытое.
И пожалуй, сегодня постою за решёточкой, на безопасном отдалении.
Не то, чего доброго — такими темпами, голодный узник меня быстренько из платья вытряхнет и на свою койку уложит. Даром, что цепями прикованный, а я колдунья.
Почему-то подозреваю, что дар телепортации меня может снова подвести в самый нужный момент — как тогда, под его губами.
А интересно, как он меня сегодня встретит? Снова будет язвить и подначивать, наверняка…
Прыжок.
Захватывает дух.
Темнота.
Сердце бешено бьётся в ожидании встречи…
И я вижу его — он лежит на койке ничком, не раздеваясь, уткнувшись лицом в подушку. Меня едва не сшибает с ног атмосферой безнадёжной тоски, которой пропитан сам воздух, кажется, вокруг него. Такое ни с чем не спутаешь — даже на кладбище веселей. Это как поговорить с человеком, ожидающим казни. И то там ещё больше надежды.
Из головы моментально вышибает все и всяческие благоразумные мысли. Я в сторонке постоять собиралась, кажется?.. Плевать.
Вновь прыжок. На этот раз — совсем короткий, и снова оказываюсь чуть ближе, чем планировала. Но инстинкты самосохранения опять отключаются, когда в дело вступает сострадание.
Сажусь рядом на краешек его постели.
Осторожно кладу руку на плечо.
Он дёргает им и мою руку сбрасывает.
— Уйди. Ты мне снишься. Я так и знал, что рано или поздно в этом проклятом месте у меня начнутся галлюцинации.
Тогда я осторожно касаюсь его волос. Несмело, едва притрагиваясь, глажу спутанные тёмные пряди.
— Нет. Я тебе не снюсь. И я правда-правда никуда не уйду.
5.2
Я очень остро почувствовала миг, когда он вынырнул из полузабытья — и до него дошло, наконец, что я и впрямь рядом, наяву. От него перестали плыть волны отчаянной тоски и одинокой ярости. Вместо этого он собрался, как зверь, готовый к прыжку.
Убрала тут же руку.
Он медленно, очень медленно и осторожно приподнялся, повернулся на бок и, опершись на правый локоть, вперил в меня цепкий взгляд.
Жалеть и сострадать тут же перехотелось, когда увидела, как смотрит на мои губы.
— Ты и правда снова здесь? — по счастью, снова возвращается к глазам. Прищуривается испытующе.
— Правда. Вот такая дура, — добавляю зачем-то, смутившись.
— И не собираешься уходить? — уточняет Бастиан. А сам так же медленно садится на постели.
Подавляю желание отпрянуть. Каждый дюйм моего тела напряжён и чувствует опасность. Колкими искрами по коже — напряжение от близости, от постепенного сокращения дистанции между нами. Как тогда. Как вчера.
Бежать бы. Спасаться отсюда. Уносить ноги. И своё глупое сердце.
Качаю головой — «Не собираюсь». Накручиваю кончик косы на палец, чтобы успокоиться. Сердце колотится как сумасшедшее. Решаю, на всякий случай, уточнить:
— Только если не станешь снова руки распускать, и… целоваться не полезешь без разрешения.
Глаза в глаза. И зачем я, ненормальная, добавила вот это «без разрешения»?! Судя по дьявольским огням в чёрном взгляде, эту оговорку Бастиан прекрасно уловил.
— Обнять можно? — спрашивает быстро, как бы между делом.
— Обнять можно… — повторяю машинально, прежде чем успеваю спохватиться и… стоп!.. чего?!..
Поздно.
Он меня сгребает в охапку, тянет к себе, обнимает двумя руками сразу и прижимает так, что хрустнуло пару косточек.
Мы замираем неподвижно, будто камни, из которых сложен Нордвинг. Вот только камни не бывают горячими. И у них нет сердца. А у этого пленника подземелий холда — оно есть. И бьётся быстро и гулко под моей щекой.
Ту-дум.
Ту-дум.
Ту-дум.
Совсем не так спокойно и безразлично, как был его голос.
— Бас… — говорю глухо.
Рука на моём затылке вжимает теснее. Он касается носом под моим правым ухом. Глубоко вдыхает.
Дрожь по телу.
— Бас…
— Сейчас. Подожди.
А я ведь сама разрешила. Он же ничего не нарушал. А значит, у меня и повода нету рыпаться.
Его правая рука — по моей спине. Медленно вниз — и снова вверх. Сминая ткань платья своим плотным движением. Как будто и нет на мне одежды — я чувствую эти твёрдые напряжённые пальцы каждым позвонком. Тело мгновенно покрывается испариной.
Губы вжимаются в сгиб моей шеи.
— Э-это уже не считается обнимать… — шепчу, изгибаясь навстречу. Короткий выдох носом мне в кожу — смеётся.
Вспыхиваю, когда правая рука смещается ещё на дюйм ниже. Он что думает, я не замечу?!
Мгновение — и я перемещаюсь.
На шаг в сторону, к столу, заваленному книгами, свитками, перьями и всякой всячиной.
Бастиан откидывается на камни стены под своей спиной и смотрит на меня, улыбаясь. Ни капли раскаяния на красивом лице. А я забываю возмущаться. Он же видит прекрасно, что
