— Николай, — прервала Ревекка, — папа не может просидеть у нас весь день.
— Оставь его, дочка. Он хорошо говорит.
— … что в интересах власть имущих остановить его. Или что ему угрожали смертью или отвратительной болезнью, если он будет упорствовать. А это наказание будет осуществлено с помощью колдовства.
— Что вызвало эти слухи? — спросил Исаак. — Мне они не нравятся.
— Они беспочвенны, господин Исаак, — ответил Николай с уверенностью, которой не чувствовал. — Но я вчера видел Понса, и он похож на человека, которому вынесли смертный приговор. Бледный, растерянный, больной.
— Говорят разное. Конечно, никто точно не знает, но люди шепотом передают друг другу имена. Несмотря на браваду, господин Исаак, я всерьез обеспокоен, как и многие другие, что могут обвинить невинную женщину. Стоит только какой-нибудь злобной сплетнице указать пальцем на женщину, которая ей не нравится, как ту сразу же предадут суду. Представьте, вдруг кто-то из соседей позавидует красоте Ревекки…
— Николай, не говори так! — воскликнула Ревекка. — Ты меня пугаешь.
— Успокойся, Ревекка, — сказал отец. — Николай не это имел в виду. Однако подобные разговоры вызывают тревогу. — Исаак помолчал. — Интересно, что такое с господином Понсом? Он всегда был здоровым, жизнерадостным, трудолюбивым. А также милосердным и честным. Жаль, что он стал предметом столь безосновательных и неприятных сплетен.
— Возможно, они утихнут, как только появится другая тема для обсуждения, — предположил Николай. — К счастью, городские сплетники не способны удержать в голове больше одного скандала.
— Верно, — согласился Исаак. — А теперь, когда я узнал все новости, мне пора идти, иначе сегодня нам с Юсуфом не видать обеда.
Глава четвертая
После смерти сына пекаря прошло более десяти дней, и жизнь постепенно вернулась в свое русло даже в доме Моссе. Одежду стирали и вывешивали на ветках и балконах сушиться на солнце. Готовили еду, подметали полы и уже приступили к нелегкой задаче сохранить новый обильный урожай. К грядущей зиме сушились травы и фрукты или мариновались в масле, ликере и соли.
Состояние епископа начало улучшаться, а загадочная лихорадка, поразившая многих пациентов Исаака, исчезла так же необъяснимо, как и появилась. Если повезет, то пройдет еще какое-то время до наступления зимних простуд и болезней, поэтому за исключением двух или трех по-настоящему больных, которых приходилось силой возвращать к жизни или при помощи успокаивающих средств облегчать им мучения последних дней, у врача забот почти не было. Юсуф воспользовался этой передышкой для беспрерывных занятий с господином Саломо, и недавно ему удалось составить краткое, вполне разборчивое послание своему опекуну, дону Педро Арагонскому.
— Оно не очень изящное, — заметил Юсуф, мрачно разглядывая законченное письмо. Они сидели в саду в увитой виноградом беседке, легкий ветерок зашелестел страницами, и Юсуф, пытаясь их удержать, посадил на бумагу очередную кляксу. — Не так красиво, как у вас, господин Саломо. Пальцы не повинуются мне в написании этих странных букв. Может быть, вы перепишете письмо за меня, а я отнесу его епископу?
— Нет, Юсуф, — раздался знакомый голос его хозяина. — Его Величеству будет куда более приятно читать пусть и безыскусное письмо, но написанное тобой, а не опытной рукой того, кто занимался этим годами. Я поздравляю вас, господин Саломо, с тем, что за несколько коротких недель вы научили паренька тому, что постигают за долгие годы.
— Благодарю, господин Исаак, — смущенно ответил юноша. — Вы очень великодушны. Но я тут почти ни при чем. Юсуф очень сообразителен, и у него природный талант к написанию писем. Если у вас будет время, он прочтет вам отрывок из одной из ваших книг, какую вы сами пожелаете. Читает он намного лучше, чем пишет.
— Превосходно, — ответил Исаак. — Я буду сидеть на солнце у фонтана и слушать вашего ученика.
Лекарь устало опустился на сиденье, потому что провел на ногах почти всю ночь, и предался приятному времяпрепровождению: солнечные лучи светили ему на спину и плечи, ласково журчал фонтан, шелестели листья, в воздухе чувствовался теплый аромат винограда, еще несобранного для приготовления вина. На колени ему вскочила кошка Фелиз, и ее мурлыканье смешалось с ясным голосом Юсуфа, который медленно и четко читал отрывок из справочника лекарств, изредка запинаясь на длинных словах.
А позже у доньи Мариэты в Сан-Фелью наступил и подошел к концу очередной вечер вторника, но на этот раз в доме появились лишь двое, а не трое юношей.
В среду утром Мартин, младший сын ткача Рамона, отчаянно зазвонил в колокольчик у ворот дома Исаака. Ибрахим подошел к воротам и сквозь железную решетку уставился на худого, запыленного мальчика.
— Чего тебе надо? — грубо спросил он.
Ибрахим от рождения не доверял мальчишкам.
— Господин, — торопливо заговорил Мартин, сжимая решетку, — вы должны сейчас же пойти со мной. Отец велел со всех ног бежать к вам, пока он не умер, — выдохнул мальчик.
Ибрахим удивленно посмотрел на него.
— Я должен прийти?
— Он умирает, — в отчаянии повторил мальчик. — В городе, господин. Ужасная беда.
Ибрахим безмолвно взирал на него.
Мартин совсем отчаялся.
— Мой брат, господин, серьезно болен, а мой другой брат говорит, что настал судный день. И Бонаната тоже так считает. Что нам делать?
Ибрахим испуганно попятился. Из всей путаницы слов его неповоротливый ум уловил «смерть», «беда» и «судный день».
— Тебе нужен я? — спросил он.
— Разве вы не господин Исаак, врач?
Ибрахим отступил еще на шаг.
— Госпожа! — закричал он. — Господин! Госпожа Рахиль! Быстрее! Беда!
Рахиль сбежала по лестнице в сопровождении матери и чуть не столкнулась с отцом.
— Папа, что случилось?
— Не знаю. Ибрахим, о чем ты говоришь? Кто там?
— Паренек, отец, лет десяти-одиннадцати, — ответила Рахиль. — Ибрахим, впусти его.
Ибрахим медленно раскрыл ворота.
— Мне двенадцать, — негодующе ответил мальчик, когда немного успокоился. Он вошел и одобрительно оглядел поросший деревьями двор. — Мне было семь, когда пришла Черная Смерть, и я умею считать.
— Кто ты? — спросил Исаак.
— Я Мартин, господин, — ответил мальчик, поклонившись Исааку. — Мой отец ткач Рамон, а мой брат Марк очень болен. Папа говорит, что вы должны прийти немедленно. Если сможете, — чуть смущенно добавил он.
— Расскажи мне, что с ним случилось, чтобы я знал, что мне с собой брать, — попросил Исаак.
— Он проснулся сегодня утром, испытывая сильную жажду, бредил и видел вещи, которых нет. Теперь мы не можем его разбудить, а когда он дышит, то производит странные звуки.
