и заставлял испытывать такие же сильные ощущения.
— Ты часто это делаешь? — я откусываю от булочки, стараясь не замечать его пристального взгляда.
— Это? — он опирается на руку. Доминик закончил есть и смотрит на меня любопытным взглядом.
— Ну, знаешь, вся эта одноразовая схема.
— Это единственное, что я делаю.
Я проглатываю еду, но не чувствую вкуса.
Конечно, я просто другое имя. Почему, черт возьми, я должна думать, что чем-то отличаюсь?
— Почему ты это делаешь?
Он потирает указательным пальцем нижнюю губу.
— Почему ты хочешь знать?
— Я просто… хочу.
— У меня нет отношений.
— Значит, ты просто встречаешься со случайными женщинами. — Это как проститутка за вычетом денежной части соглашения.
— В основном да.
Я смотрю на него из-под ресниц.
— Ты хоть помнишь их имена?
— А с чего бы?
Волна разочарования накатывает на меня, и мое настроение портится. Я ничего не ожидала от этого, но никогда не думала, что стану такой незначительной остановкой.
Я дала ему то, что не давала никому раньше. Черт. Он показал мне, что есть части, о существовании которых я даже не подозревала. Ненавижу, что они ничего для него не значат. Ненавижу, что он показал это тысяче до меня и покажет миллиону после.
— В конце концов, — продолжает Доминик слегка язвительным тоном, — ты же не помнишь имен всех мужчин, с которыми занималась чем-то подобным.
Я вспыхиваю. Знаете что? К черту его. У меня было достаточно приключений, которых хватит на всю жизнь. Будет лучше, если я избавлюсь от него сейчас, пока он не затронул более глубокий слой и не разорвал меня на куски в манере социопата.
Я скрещиваю руки.
— Да, я помню имена всех мужчин, с которыми спала, и вот он, один из них. — Я встаю. — Я думала о том, чтобы сделать их сегодня двумя, но оно того не стоит.
С настолько ровным голосом, на какой только способна, я бросаю салфетку на поднос:
— Bonne journée (с фр. Хорошего дня).
Мое крутое отступление перестает быть крутым, когда я вспоминаю, что моя одежда находится в комнате отдыха. Что ж, хорошо. Я не хочу переодеваться у него на глазах.
Я расправляю плечи и иду к двери в спальню.
«Fait demi-tour. Fait demi-tour (с фр. Вернись обратно. Вернись обратно)…» — напевает демон на моем плече.
Все во мне жаждет вернуться и прожить этот момент в полной мере, но гордость не позволяет.
От боли и разочарования у меня сводит живот, когда Доминик даже не зовет меня.
Я дохожу до двери. Как только открываю ее, ладонь захлопывает ее. По спине разливается тепло, когда глубокий, темный голос шипит возле моего уха:
— Куда, блядь, ты идешь?
Глава 10
Волоски на моей шее встают дыбом. Мое тело почти тает, прижимаясь к твердой — и очень обнаженной — груди Доминика.
Черт. Он совершенно голый.
Я стараюсь не думать об этом, пока говорю ровным тоном:
— Я ухожу.
— Нет. Не уходишь, — он говорит с намеком на раздражение — или разочарование?
Хотя каждая часть меня так и норовит закричать: «Bordel (фр. черт возьми)» и просто остаться, я этого не делаю. Это связано с моей самооценкой. Может, я и хочу приключений, но я не хочу быть забытым именем.
Мои родители меня так не воспитывали. Папа всегда учил уважать себя. Если я не буду уважать себя, никто не будет уважать меня.
Я продолжаю стоять перед закрытой дверью.
— Да, это так. Ты не можешь заставить меня остаться.
Доминик сжимает мои плечи, и, хотя прикасается ко мне поверх халата, мою кожу покалывает. Он поворачивает меня к себе. Я прижимаюсь спиной к двери и стою лицом к нему.
В глубине его темных глаз вспыхивает недобрый блеск.
— Может быть, я смогу.
— Прости, что задеваю твое безграничное самолюбие, но нет, — я благодарна своему спокойному тону. — Я уверена, что ты оправишься со следующей безымянной женщиной.
— Ты не безымянная, Камилла, — он произносит мое имя, словно доказывая свою точку зрения. — Ты такая чертовски сложная, и это поведение меня раздражает. Черт. Я должен тебя отпустить.
— Тогда сделай это. — Я борюсь с болью, пытающейся прорваться наружу.
— Я не могу, — он вздыхает, как будто не хочет этого признавать. — Я, блядь, не могу. Я хочу от тебя большего, — его пальцы обводят мою челюсть. — У меня есть потребность сломать тебя и смотреть, как ты распадаешься на части, зная, что в глубине души ты этого хочешь, — он смотрит на меня с чем-то, чего я не могу понять. Трепет? — Тебе нравится темнота, которую я предлагаю, и черт меня побери, если позволю себе это.
Внутри меня что-то рушится. Не знаю, то ли это последняя стена сопротивления, то ли просто реакция, которую испытываю к этому мужчине. С тех пор как я впервые увидела его, он что-то затронул во мне. Чем больше он прикасается ко мне, тем сильнее я чувствую, как распадаюсь на части.
Я словно теряю себя для него и наслаждаюсь каждой секундой.
— У тебя есть другие женщины, — я притворяюсь бесстрастной.
— Другие женщины сбегают, как только я даю им выход, — Доминик проводит чувственным пальцем по моим щекам, его это забавляет. — Они точно не теряют сознание подо мной.
Я сглатываю, когда мои щеки вспыхивают от жара. Не уверена, почему он так гордится этим моментом. Это потому, что ему нравится, что я принимаю все, что он мне предлагает, или…?
— Останься, — его голос звучит властно — типичный голос Доминика — но в слегка опущенных плечах есть намек на неуверенность.
— Если ты не… — его палец проводит по моей шее, ключицам и ложбинке груди. Я вдыхаю с запинкой, пока мое сердце пульсирует.
Проклятые прикосновения Доминика.
— Я похищу тебя, — непринужденно говорит он, медленно, слишком медленно проводя пальцем по моей груди, но не по ноющему соску.
— Ты станешь преступником, — прохрипела я, пытаясь устоять на ногах.
Он ослепительно ухмыляется:
— Если смогу привязать тебя к своей кровати, это будет того стоить.
Мои губы приоткрываются. Я даже не уверена, шутит он или говорит всерьез. Одно могу сказать точно: он не остановится, пока не получит то, что хочет.
Может, стоит поступить разумно, сдаться и покончить с этим. Не то чтобы я не хотела его.
Но где в этом удовольствие?
Похоже, привычки социопата уже приелись мне.
— Я попытаюсь сбежать, — мой тон игривый. — Я буду худшим пленником, который только может быть.
— Ты будешь наказана.
— Я все равно сбегу.
