готовым отелем, которому лишь требуется небольшое обновление. Нет, хороший ремонт ему, конечно, нужен, но на первые годы и так сойдёт.
Вернусь к наваждению, к девчонке, которая кажется совсем юной только с виду, а на деле в свои двадцать восемь лет уже прошла все круги ада. Конечно, я приказал своей службе безопасности выяснить о ней всё, и папка с личным делом Виктории Дроздовой лежит на прикроватной тумбе до сих пор.
Осталась сиротой, едва ей исполнилось восемнадцать, с пятилетней сестрой на руках. Органы опеки хотели забрать малышку в детский дом, и на тот момент юная Виктория очень храбро боролась, чтобы этого не допустить. Редко такое встретишь, кто в восемнадцать хочет стать родителем уже немаленького ребёнка? По пальцам сосчитать.
У Дроздовых был бизнес – база отдыха на берегу озера и десять лет назад была популярной. Можно сказать, что Дроздовы ушли из жизни на самом расцвете их дела. Дом в элитном посёлке недалеко от той самой базы, две машины и две красивых дочери. И вот так, в один день, всё разрушилось.
Виктория год боролась с органами опеки, но кто даст молодой студентке опекунство над пятилетним ребёнком?! А по окончании года, бизнес её родителей переходит в руки Валентины Лапиной, как и дом за городом и опекунство над ещё маленькой Евой. Документы умалчивают о деталях, но не трудно догадаться, как так вышло.
А вот спешная свадьба Виктории сразу после передачи прав на базу отдыха, мне непонятен. Мысли, конечно, есть, но это только догадки. Играл вчера идиота, когда расспрашивал про этого Павла, не говорить ведь, что я и так всё знаю. И базу эту не случайно выбрал, помнил встречу с этой Валентиной во дворе дома Виктории, тот ещё экземпляр, конечно.
Только одного не пойму – нахрена мне это надо? Жалко эту девочку стало? Или дело в моём члене, который, словно стрелка на компасе, направляется в ту сторону, где она? Будто своей жизнью живёт и меня к ней подталкивает.
Бред собачий!
Я просто перестал мыслить и обдумывать шаги, раз – и оказываюсь рядом. Вообще не думаю, как вчера, стоило увидеть то сообщение на экране, пулей вылетел из гостиницы, по пути к их дому поймал несколько штрафов, но было плевать на них. Лишь бы успеть.
Не успел.
Платье с воротником летом – скрывает синяки. Очки на глазах – наверняка ударил, просто я этого не понял вчера.
Но это всё херня, по сравнению с тем, что член штаны рвёт, едва я взглянул на молодое тело, облачённое в тонкую ткань, которая выделяет все изгибы.
Наваждение!
Может воздержание так влияет? Там, в северной столице, я не страдал недотрахом. Бизнесмен я, конечно, приличный, хоть и стал им, идя по головам лет двадцать назад. Но, в первую очередь, я свободный мужик с потребностями и своими фетишами. Один из которых – девственницы. Некоторым не хочется этой возни, предпочитают опытных девок, а я наоборот. Сложно описать эти ощущения, когда теснота и гладкость неиспорченных стенок обволакивает член.
Быть первым. Во всём быть первым. Так учил отец, хотя «учил» неподходящее слово, скорее вбивал кулаками. Пытался сделать из меня того, кем ему не удалось стать. Но перестарался, за стаканом водки не заметил, как щуплый мальчишка стал мужиком. Уже мог за себя постоять, выхватить ремень из рук отца и лупить его в ответ. Но я этого не делал, родители ведь святое. Да только крышу сорвало, когда он маму мою ударил. Нет, бил он её и раньше, только я этого не видел, синяки матери об этом говорили.
А в тот день я вернулся раньше обычного. В ресторане, где я подрабатывал официантом после школы в старших классах, случился небольшой пожар, и, потушив огонь, нас закрыли раньше. Прихожу домой, а батя лупит мою мать, которая, прикрыв лицо руками, бесшумно слёзы льёт. Обзывает её грязными словами, совершенно незаслуженно. Уж что, но мать всегда была идеальной женой, что стоит одно то, что она терпела его все эти годы – неработающего пьющего мудака.
Первым под руку попался стул, схватив его, я одним ударом сломал его об спину отца. А дальше в ход пошло всё, до чего руки доходили: ваза, старое радио, торшер старше меня и орёл. Каменная статуэтка, которая стала последним, что отец увидел. Удар ровно по виску, и он упал замертво.
Мать орёт, плачет по этому уроду, пытается пульс у него нащупать, но хрен уже. На меня кидается, обвиняет, потом жалеет, что жизнь свою сломал, и снова порция обвинений. Молчал. Стоял, смотрел на голову отца в крови и молчал. Ни дрожи, ни мук совести, ни сожаления не чувствовал. Только облегчение. Что мать защитил, избавил наконец от него, что жить теперь будет ради себя, а не чтобы ему бутылку купить и во всём угодить.
Потом истерика утихла, слёзы на щеках мамы высохли, она просто поднялась с пола и с каменным выражением лица сказала снять ковёр со стены. Вылупился на неё непонимающе, а она как рявкнула шевелиться, что я не узнал в той женщине родную мать.
«Ночью вывезем в лес и закопаем, а пока убирай кровь», – приказала и ушла на кухню готовить ужин.
Охренел ли я? Да я до сих пор в ахуе, в тот день узнал свою мать, настоящую. И всё, что у меня есть сегодня, мы сделали вместе, ей уже шестьдесят пять, а она ведёт бухгалтерию всего моего бизнеса. Живёт с начальником моей службы безопасности – бывшим военным. Иногда смотришь на неё, когда она не дома, в халате и фартуке, а на работе, и думаешь – да по ней итальянская мафия плачет.
К чему это всё… когда знакомился с делом Виктории, видел свою мать. Да, в личном досье не описаны побои, или что происходило в стенах их квартиры, но я четко видел мать. Женщину, которая забеременела рано, выскочила замуж, чтобы у сына была полноценная семья и терпела всю жизнь мудака.
Ева вчера сказала, что Паша ударил Вику, и она его выгнала, но я на все сто процентов уверен, что был не единичный случай, и Ева просто не в курсе.
Наверное, поэтому я сегодня утром припёрся сюда? От желания защитить, потому что её история напомнила мне мать?
Не ври себе, Лёня, ты ведь понимаешь, что дело не в этом, – раздаётся насмешливо в голове.
Глава 14
Леонид
Запах спелой клубники, словно в деревне на огороде оказался,
