так спешил в отставку… Но как же случилось, что никто не предупредил меня?
— А ты и не спрашивал, — ответил Мелит, и Марвину послышалась насмешка в его голосе. — Ну-ну, успокойся, зря ты так испугался. Убийство политического деятеля — обычное явление на любой планете, при любой власти. Мы подошли к решению проблемы конструктивно и позаботились о том, чтобы простой человек никогда не терял связи с правительством, а правительство не пыталось обрести диктаторские полномочия. Зайти в Гражданскую кабинку у нас может каждый, но ты удивишься, узнав, как редко это случается. Конечно, рано или поздно найдется горячая голова…
Гудмен встал и, не глядя на труп Борга, направился к выходу.
— Ты все еще хочешь стать президентом? — спросил Мелит.
— Нет!
— Вот всегда так с вами, землянами, — печально заключил Марвин. — Соглашаетесь принять ответственность, только если она не связана с риском. Такое представление о роли правителя мне не кажется верным.
— Возможно, вы правы, — ответил Гудмен. — А я все-таки рад, что своевременно узнал правду. — И он поспешил домой.
Когда Марвин переступал порог, его чувства пребывали в полнейшей сумятице. Что же такое на самом деле Транай — утопия или дурдом размером с планету? А может, разница между этими вещами ничтожна? Впервые на своем веку Гудмен усомнился в том, что обретение утопии — благо для человечества. Что лучше: стремиться к совершенству или обладать им? Иметь идеалы или жить идеалами? Если даже правосудие — заблуждение, то что же выходит, заблуждения лучше правды?
Вот такие грустные и путаные мысли обуревали Марвина, когда он вошел к себе в дом и увидел жену в объятиях другого мужчины.
Сцена имела потрясающую четкость и разворачивалась с пугающей медлительностью. Целую вечность Жанна вставала, оправляла на себе растрепанную одежду и с раскрытым в изумлении ртом смотрела на Марвина. Высокий смазливый парень, которого Гудмен видел впервые в жизни, от неожиданности как будто утратил дар речи. Он делал мелкие бессмысленные жесты, отряхивал лацканы пиджака, одергивал рукава.
А потом он смущенно улыбнулся.
— И как это понимать? — спросил Гудмен.
Не самая сильная фраза для такой ситуации. Но все же она возымела действие. Жанна разрыдалась.
— Какое ужасное недоразумение, — залепетал незнакомец. — Мы были уверены, что вы придете домой гораздо позже. Представляю, как вам неприятно, и очень сочувствую…
Вот уж чего не ожидал Гудмен, так это слов утешения от любовника своей жены. Не отвечая незнакомцу, он в упор смотрел на плачущую Жанну.
— А разве могло быть иначе?! — вдруг закричала она. — Мне пришлось на это пойти! Ты же не любишь меня!
— Я тебя не люблю? Да с чего ты взяла?
— С того, как ты со мной обращаешься.
— Жанна, я очень сильно тебя любил, — тихо проговорил Гудмен.
— Чепуха! — взвизгнула она, запрокинув голову. — Напомнить, что ты делал со мной? Целыми днями заставлял возиться по дому, стряпать и сидеть в четырех стенах. Марвин, я чувствовала, как старею! День за днем одна и та же нудная и глупая рутина. А ты почти всегда с работы возвращаешься вымотанный, на меня даже не смотришь. Только и разговоров что о своих дурацких роботах. Моя жизнь тратится впустую! Впустую, Марвин!
Гудмен запоздало сообразил, что у его жены нервный срыв, и произнес как можно мягче:
— Жанна, пойми, так устроена жизнь. Муж и жена идут по ней рука об руку и все делят поровну. Вместе стареют, преодолевают трудности. Нельзя, чтобы один снимал только сливки, а другой…
— Еще как можно! На Транае женщинам можно! Постарайся наконец это понять, Марвин.
— Я не в силах, — ответил Гудмен.
— Здесь женщина с рождения рассчитывает на жизнь, полную развлечений и удовольствий. Это ее неотъемлемое право, точно так же как у мужчины есть свои неотъемлемые права. Для чего она выходит из стазиса? Чтобы повеселиться на вечеринке, поплавать, кино посмотреть. — Жанна снова заплакала. — Но ты же у нас такой умный. Тебе надо все кругом менять. Знала бы я, что вы, земляне, за народ, — нипочем за тебя не вышла бы.
Любовник тяжко вздохнул и зажег сигарету.
— Марвин, я понимаю, — продолжала Жанна, — ты инопланетянин и тебя не переделать. Но мне хочется, чтобы и ты понял: на любви свет клином не сошелся. Женщина должна быть практичной. При такой жизни я скоро превращусь в старуху, а мои подруги останутся молодыми.
— Молодыми? — глухо повторил за ней Гудмен.
— Ну разумеется, — подтвердил незнакомец. — В деррсин-поле женщина не стареет.
— Но это же чудовищно! — воскликнул Марвин. — Я буду дряхлым старцем, а моя жена — совсем девчонкой?!
— А ты что-то имеешь против девчонок? — спросила Жанна.
— Неужели тебе будет нравиться старик? — буркнул Гудмен.
— Он так и не понял, — сказал незнакомец.
— Марвин, ну что же ты? Неужели я плохо объяснила? Всю жизнь ты проживешь с молодой красивой женой, чье единственное желание — доставлять тебе радость. А когда умрешь — не делай такие глаза, все мы смертны, — я, молодая вдова, по закону унаследую твои деньги.
— Начинаю понимать, — кивнул Гудмен. — Похоже, это второй этап жизни транайской женщины — богатая молодая вдовушка сама оплачивает свои прихоти.
— Вот именно. Как видишь, от такого порядка вещей все только выигрывают. У мужчины есть молодая жена, которую он видит, только когда этого хочет. В его распоряжении и уютный дом, и полная свобода. Женщина избавлена от всех тягот быта и довольна судьбой, и к тому же ее будущность хорошо обеспечена.
— Надо было с самого начала все это объяснить, — горестно вздохнул Гудмен.
— Мне и в голову не приходило, что ты не понимаешь, — сказала Жанна. — Ведь так себя вел, будто знал способ получше. Лишь теперь я поняла, какой наивный мне достался мужчина. Хотя должна признать, наивность — одна из твоих приятных черт. Кроме того, — томно добавила она, — если бы я своевременно все тебе растолковала, не познакомилась бы с Рондо.
Любовник отвесил неглубокий поклон.
— Я разношу по домам образцы «Кондитерских изделий Грейха», — объяснил он. — Представляете, как удивился, обнаружив это очаровательное юное создание не в стазисе? Будто в сказку попал, в старинную легенду. Согласитесь, когда вдруг зыбкая мечта становится явью, испытываешь особый душевный подъем.
— Ты его любишь? — тоскливо спросил Гудмен жену.
— Да, — ответила Жанна. — Рондо будет обо мне заботиться, вернет потерянное время, продержит в стазисе сколько нужно. Конечно, это большая жертва, но у него щедрая душа.
— Ну, коли так, — мрачно заключил Марвин, — я между вами стоять не буду. Все-таки мы цивилизованные люди. Даю тебе развод, Жанна.
Упиваясь собственным благородством, он сложил руки на груди. И вдруг прочел по лицам транайцев, что его поступок не восхитил их, а, напротив,
