Парни наблюдали за танцором и певцом, ума ни у кого недостало, чтобы достать фотоаппарат и зафиксировать факт. Они ж его потом, на привалах, просить будут: а станцуй, Женька, и для нас. Вон, как перед великанами давал, аж ботинки порвал. Станцуй, дружок, а ещё с песенкой… слова напомним: «То берёзка, то осинка…»
Понимая, что великаны согласны смотреть концерт до утра, Женька стал прихрамывать –вдруг, да сжалятся.
– Темнеет уже, как погляжу. Нам ещё под лагерь место подобрать, так вы уж не это… Одним словом, идти пора.
Старший долго смотрел ему в глаза. Со стороны прикинешь – спит или делает вид. «Эй!»
Вскинул голову. Ну, как вскинул? На лифте быстрее было бы.
Кивок мог означать лишь одно: ступай! Но на всякий случай, лучше уточнить.
– Так это. Мы пошли? – Аверьянов под ногой почуял неудобство, приоткрыл подошву. – Всё, станцевал я обувь для вас, надо идти в магазин, за новой.
Тот самый страж, которому сегодня тоже не повезло, слишком настойчиво приблизился и выдохнул, чуть не в лицо: «Иди уже! И впредь не попадайся». – У него было заготовлено одно предложение, чтобы огласить его, надо было сделать дополнительный вдох и выдох. И то, что страж хотел выдать, Женька прочёл с его говорящего лба: «Бойся меня!»
– Мы друг друга поняли, рад был познакомиться. – Аверьянов уверенней подал знак своим – уходим, и чем быстрее. Парни зашевелились, кто-то полез за фотоаппаратом. Женька перехватил руку – не рискуем, мало ли что им покажется.
Гуськом, они слетели на площадку, не особо страхуясь, никто не подумал даже, что можно шею свернуть. И только отойдя на полкилометра, парни решились на разговоры.
– Выходит, не врут сказки.
– Сказка сказке рознь. Есть поповские, а есть старые, правильные.
– Поповские – это какие же?
– Там, где русский мужик вечно беден, едва сводит концы с концами.
Группа встала на ночёвку у ручья. Пока ребята ставили палатки, Аверьянов привычно за прибор, пошёл измерять показатели.
Лёха разложил тушёнку, не открывал пока, составил из банок пирамидку. Костерок чудил и одаривал запахами, дразня; ломти хлеба, частично обугленные, выстраивались во вторую пирамиду. Не получился из Лёхи скульптор, так на хлебе набивает руку.
Между тем, поглядывали ребята туда, откуда ноги еле унесли. Посмотрит который – и вздохнёт: «А ведь могли остаться там».
– Ты что? С Женькой не пропадём. – Сладков, как постоянный кинооператор, припав к окуляру, снимал панораму местности, постарался, чтобы вход в пещеру тоже попал в кадр. Чуть повысил голос, поймал в объектив Найона: – Жень! Перед великанами концерт закатил, выступал от души, и они не заплатили. Может, сходить и напомнить, пока не забыли?
Аверьянов успел притащить воды, прибор свой знаменитый сунул в рюкзак.
– Сколько единиц?
– Суки!
– Понятно. Так это… Раз не поленился, дал концерт этим…
Все подняли головы, насторожились.
– Мы не такие большие, конечно, – продолжил Сашка, – но концерт тоже готовы посмотреть и послушать. Когда ещё в Москву вернёмся, я соскучился по живому голосу. Спой и для нас, мы точно скинемся артисту.
Ребята подключились.
– А мне больше нравятся танцы в исполнении Найона. Смотрю на него сегодня, любуюсь, и у самого подошвы в бой просятся.
– В Москву с такой подошвой не пустят, прямо на вокзале дадут пинка под зад.
Найон вытащил повреждённую обувь, стал прикидывать, получится ли прошить проволокой. Сладков снимал на камеру его размышления, комментировал, как Левитан:
– «От Советского информбюро. Сегодня наши войска отступили на два километра, под давлением превосходящих сил противника. В числе крупных потерь – совсем новые ботинки, им нет и десяти лет ещё, могли ходить и ходить. Но так сложилось, что в танцах, на виду у противника, пришлось приложить нечеловеческие усилия. В итоге, мы вышли из боя, унося каблуки и подошвы. Командующий фронтом сейчас оценивает убытки и задаётся вопросом: смогут ли походные мастерские вернуть в строй боевую единицу…» –
Под общий хохот, Сашка выключил камеру в тот момент, когда оба ботинка полетели в костёр. Аверьянов невинными глазами уставился на диктора. Этот прищуренный взгляд ничего доброго не обещал.
– Хорошо, я запомнил. Жди ответку, подловлю.
Ужинали молча да поглядывали по сторонам. Под вечер чаще всего выходят на дежурство разные летающие объекты. Если не по правилу поставить палатку – могут и прихватить зевак. Аверьянов, считай, каждого натаскал, чтобы и в другом составе, в других местах безошибочно находил шесть точек, границы соты. Тут пришельцы уже без силы, ничего не могут предпринять, кроме прямых военных действий. Серые плюют на правило, могут и полезть на рожон. А вот в таком случае группа моментально мобилизовывалась в круг, Найон затягивал главную партию, остальные подвывали. Если тарелка не падала сразу, то удирала: два случая все хорошенько запомнили. Русских чужаки боятся, тех, кто овладел методом повелений и треб. Встали в кружок, взялись за руки; правая поверх левой соседа, и озвучь хором установку: «Двигатели тарелки – сдохните!» – и аппарат, если не исчез из поля видимости, чего-то выжидал, падает на скалы. В таком случае, нужно уносить ноги, ибо чужаки поддерживают связь. Пропал из эфира, не откликается – затевают поиски.А кого в окрестностях обнаружат, стесняться в применении средств не станут.
В крайний раз группа отсиделась в тесной пещере, воочию парни наблюдали, как эвакуируют машину, на десятиметровую высоту. Грузовик подцепил захватами за края, втащил в трюм, местность вычистил пылесосом и умчал. После такой уборки там уже ничего не ищи.
Ночь в горах наступает мгновенно. Оно и дома так: лампа на столе, потолок отражает, но снимаешь лампу со стола, и комната мгновенно погружается в сумерки.
Колючие звёзды брызнули иголками, точно караулили именно эту минуту. Прозрачная темень насыщена существами, которые при свете дня почти не видны. Особенно у водопадов. Аверьянов с воё время сделал десяток фотографий, показывал неверующим:
– И такие инопланетяне хозяйничают у нас, это
