Ясно-понятно. Стало быть, вояки за ученых взялись серьезно. Мало того, что центр Захарова с землей сровняли и напалмом залили, так еще и спецназ на парашютах скинули, чтоб зачищал тех, кто вылезет из подземелья и попробует сопротивляться. А если не попробует, то заковывать супостатов в наручники – и на Большую землю для допросов с пристрастием. Неважная такая перспективка, мягко говоря.
Парней было человек десять – и это понятно. Именно столько влезает в АН-2 – самолет надежный, неприхотливый и недорогой, который если и сгинет в небе над Зоной, то не жалко. Расходный материал для местных генералов – как и десант, кстати.
Бойцы были все как на подбор – здоровенные и молодые, небось, только из учебки. Таким командир скажет «фас», так они с голыми руками на ктулху пойдут. Оно и понятно. Самый лучший солдат – восемнадцатилетний солдат. Для него смерть – это просто слово, никоим образом к нему не относящееся. Молодые всегда уверены, что будут жить если не вечно, то очень долго.
Но здесь, в Зоне, это распространенное заблуждение лечится очень быстро.
Парни грамотно рассредоточились, держа нас на мушках своих автоматов, а молодой сержант бросил к нашим ногам две пары жестких наручников с шарнирным соединением.
– Пакуйте друг друга, нах! – скомандовал он. – И без фокусов, мля, если жить хотите!
Ему явно нравилось командовать. Власть имеет свойство дарить кайф не хуже самой крутой дури и вызывает столь же быстрое привыкание. Подсел раз на нее – и все, соскочить уже ой как трудно. Хочется еще и еще, и ничего вокруг не замечаешь, кроме того, как люди, повинуясь твоему голосу, жесту, взгляду, исполняют волю высшего существа, наделенного правом повелевать.
Я нагнулся, неторопливо поднял стальные браслеты, при этом глядя в сторону сержанта. Ему, наверное, казалось, что я уставился на него с ужасом, как кролик на удава, – грязный сталкер, мерзкое существо, на которое даже наручники надеть противно. А я смотрел на восход, который стремительно разгорался за спинами военных. Слишком алый даже для Зоны, где кровавые рассветы не редкость, а почти что правило. И слишком быстро окрашивающий тучи, превращая их в сплошное багряное полотнище, раскинувшееся над Зоной.
И было еще одно. Этот жуткий с виду восход разгорался не на востоке, как заведено природой. Его эпицентр явно был немного севернее – там, где за сплошной стеной корявого мутировавшего леса над линией горизонта возвышалась знаменитая труба Третьего энергоблока.
И уже ясно было, что не восход это, а выброс. Загадочное смертоносное явление, волна неведомой энергии, вырывающаяся порой из недр разрушенного реактора и повторяющая путь радиоактивной пыли при аварии на ЧАЭС в 1986 году. Спастись от него можно было, зарывшись ниже уровня земли, скорчиться в любом старом подвале, в любой яме, и переждать, пока над тобой пронесется губительный вихрь цвета крови. Также для этого подходили здания, сохранившиеся со времен той давней аварии – их выброс почему-то обходил стороной…
– Я что сказал, мля?! – заорал сержант, видя, что я медлю выполнять его приказание.
– А ты не ори, а лучше скажи – жить хочешь, капрал? – спокойно сказал я, роняя наручники в грязь. – И пацанов своих спроси – они как, не против к мамкам вернуться или предпочитают погибнуть смертью храбрых?
Сержант, не ожидавший подобного монолога от пленного, сделал шаг вперед, занося автомат, чтобы ударить меня прикладом в лицо, – и внезапно замер.
Почувствовал, солдафон толстокожий. Лучше поздно, чем никогда.
Это все чувствуют. Беспричинный страх, появляющийся внезапно, заставляющий каждый нерв вибрировать, словно натянутая струна, по которой щелкнули ногтем…
Военный резко обернулся – и, надо отдать ему должное, среагировал правильно. Другие в подобной ситуации стоят в ступоре, открыв рот, и, мысленно попрощавшись с этим миром, думают только об одном – лишь бы все случилось быстро и не больно.
– Все в вентиляцию! – заорал он, ткнув пальцем в разрушенную шахту, откуда только что вылезли мы с Томпсоном.
Что ж, это и правда было единственное укрытие в обозримом радиусе. Кругом развалины научного центра, и чуть поодаль от них – вот эта шахта, ведущая вниз. Под землю. Туда, где выброс не достанет…
Правда, сержант не учел одного. Его бойцы тоже увидели, что на них надвигается, и ринулись спасаться.
Все одновременно.
Они толпой ломанулись к шахте, распихивая друг друга локтями. Молодые, сильные, тренированные – но ни разу не побывавшие в реальном бою, где от взаимовыручки зависит, выживешь ли ты вместе с напарником, или вы оба погибнете.
Но сейчас они думали лишь о своих жизнях. Каждый старался залезть в вентиляцию первым, и в результате возле шахты возникла толкучка, мгновенно превратившаяся в драку. Напуганные люди часто превращаются в зверей, рвущих собратьев по стае ради призрачной надежды остаться в живых.
Моментально стало ясно, кто что из себя представляет. Самый здоровый из команды в первую же секунду рухнул как подкошенный, словив краем челюсти мощный удар кулаком. Еще один боец согнулся в поясе от того же… Надо же, обоих вырубил невысокий коренастый парень с погонами рядового, который махался на уровне не меньше кандидата в мастера спорта по боксу.
Правда, с третьим ему не повезло. Один из бойцов отпрыгнул назад и срезал боксера очередью из автомата. А потом еще двоих, стоявших на пути к полуразрушенному вентиляционному колодцу, после чего рванул туда сам…
Но не добежал. Сержант, вскинув автомат, прицельно вогнал ему пулю в затылок. Молодец, кстати, для своего юного возраста – так стрелять на нервяке не каждый сумеет. Хороший бы из него сталкер мог получиться…
Но не получился.
Потому что нас накрыл выброс…
Это было похоже на невидимое цунами, которое всех швырнуло на землю, придавило к ней многотонной массой, грозя расплющить, превратить в лужи из раздавленного мяса… Мне приходилось умирать, и я знаю это ощущение, когда из тебя словно выдирают провода, по которым течет жизнь, и ты вот-вот погаснешь навсегда, как перегоревшая электрическая лампочка…
Я не знаю, сколько длилось это мучительное ощущение – секунду или несколько часов. Адская боль, пронизывающая все тело, притупляет чувство времени…
Но внезапно мне стало легче.
Отпустило…
Все? Я умер?
Ответ пришел незамедлительно – рядом со мной раздался стон. Ага. Если это не грешник-сосед по вечным мукам в аду, то, видимо, я все еще жив… почему-то.
Ибо под выбросом не выживает никто.
Я открыл глаза. Все тело словно окаменело, и это простейшее движение далось мне нелегко, отозвавшись неслабой болью в веках. Но я ко всяческим мучениям привычный, поэтому просто подождал, пока рассосутся красные пятна перед глазами – и увидел Томпсона.
Полицейский лежал на земле, скорчившись в позу эмбриона. Его бил озноб, но это дело поправимое. Главное – живой и вроде не раненый. Странно. Даже более странно, чем то, что я жив. Меня, может, Зона пощадила, все-таки я оказывал ей некоторые услуги, да и я ее Легенда вроде как. А Томпсон фактически «отмычка», никаких особых заслуг у него перед Зоной нету, потому объяснение может быть только одно. Причем равнозначное для нас обоих.
