и ваша сегодняшняя новость о загадочном исчезновении Немировского и компании – это звенья одной цепи, берущей начало с моего визита к Трубачеву и визита ко мне кагэбэшников. Я рассказал им о некоторых словах Трубачева, после чего они потребовали от меня подписку о неразглашении. Кое-что, но без протокола, я скажу и вам, чтобы и вы поняли, во что вы вместе со мной вляпались. Так вот, полковник сказал, что, по сведениям военной разведки, агентура ЦРУ все больше внедряется в КГБ. Причем он имел в виду не какие-то конкретные уровни – скажем, рядовых сотрудников, среднее звено либо руководство, – он имел в виду всех. Сверху донизу.
Сергей Петрович заморгал.
– Как вам это нравится?
– Как юрист я не должен забывать, что вы… кхм… – Черепанов откашлялся и искоса глянул на Алексея, – писатель. Может, вы сейчас сочиняете детективный роман, и воображение у вас разыгралось?
– И я придумал Немировского с его людьми, которые пришли на подстанцию, и пустившего себе пулю в голову полковника, которого ждала блестящая карьера? И я вообразил, что меня, студента Литинститута, бывшего на хорошем счету, вдруг захотели исключить, а на «скорой», при хронической нехватке медперсонала, перевели на три месяца в телефонисты? – с горечью спросил Алексей.
Сергей Петрович слез со стола.
– Трубачев погиб от выстрела в сердце. Давайте ваши сигареты, – потребовал он.
– Что? – не понял Звонарев.
– Сигареты, говорю, давайте. Курить будем.
Алексей захохотал, освобождаясь от напряжения последних трех дней; глядя на него, залился крякающим, рассыпающимся горохом смехом Черепанов. Отсмеявшись, следователь проворно открыл скрежещущий замок несгораемого шкафа и, запустив в него руку по плечо, нашарил там и достал тяжелую хрустальную пепельницу.
– Скелет в несгораемом шкафу майора Черепанова, – весело прокомментировал Алексей.
– Да нет, я совсем бросил, просто, когда понервничаю… – смущенно пробормотал Сергей Петрович. Он блаженно, с выражением человека, готового предаться пороку, понюхал сигаретку («Яву» «явскую», как тогда говорили, то есть «Яву» табачной фабрики «Ява»; ведь была еще и «Ява» «дукатская», фабрики «Дукат», уступавшая по качеству «явской») и закурил.
– Признаюсь вам, – тихо сказал он между затяжками, пуская маленькие колечки, – и меня удивило, что мое сообщение КГБ о людях, разгуливающих с их удостоверениями и бланками, не вызвало у них немедленного желания провести собственное расследование. Они ограничились ответом, что не было таких, и все. Как будто остальное их не касается!
Хорошее настроение Звонарева сразу улетучилось.
– Вот-вот, – кисло сказал он, ссутулился и погрузился в собственные мысли.
Черепанов, охмелевший от курения, тоже некоторое время молчал. Потом аккуратно придавил окурок в пепельнице, отодвинул ее в сторону.
– Беда в том, что мне не с чем идти к начальству, чтобы просить дополнительные полномочия. Ни письменного документа из КГБ, ни ваших показаний. А как вы считаете, почему он именно вам решил сообщить эти вещи?
– Точно такой же вопрос задал ему я. Он ответил: «Устал я хранить тайны ЦРУ», – с интонацией, которая, как я задним числом понимаю, означала: «Не все равно, кому теперь рассказывать!» А можно и мне задать вам один вопрос?
– Давайте.
– Что, у вас действительно есть основания утверждать, что Трубачев не сам убил себя? Кто-то был у него после моего ухода?
– Со слов жены – нет.
Алексей уже научился различать нюансы в словах Черепанова.
– А вы склонны ей не доверять? – помолчав, спросил он.
– Это уже третий вопрос, – улыбнулся Сергей Петрович. – Так мы не договаривались. Ну ладно. Вы сказали мне кое-что без протокола, скажу вам и я. Вы же писатель, Алексей Ильич, душевед, что называется. Перед вами – молодящаяся дама, жена карьерного офицера. У таких, насколько я знаю, часто бывают любовники. В этом случае даме есть что скрывать – и от мужа, и, скажем, от следствия. Теперь посмотрите на это с точки зрения вашей версии. Ведь предполагаемый любовник дамы может быть вражеским агентом, не так ли?
– А у нее был любовник?
– По моим сведениям, не один.
Звонарев ошеломленно замолчал. Потом он вспомнил:
– Но ведь там дочка еще была! Что она говорит?
– Дочь вскоре после вашего ухода отлучилась к подругам. В момент трагедии ее дома не было. Ее почему-то успокоили ваши слова о том, что серьезного психического заболевания у ее отца нет, что он в принципе согласен лечь в какой-то санаторий… Вы, кстати, говорили это?
– Говорил.
– Что же это за санаторий? – вкрадчиво, по-кошачьи осведомился Черепанов. Он снова был следователем по особо важным делам, а Звонарев – обычным свидетелем, причем подозрительным.
– Я предложил ему поехать в неврологический санаторий, подлечиться, отдохнуть. Он кивнул: да, мне нужно отдохнуть. Теперь-то я понимаю, что он имел в виду.
– Ну, вот и девушка стала жертвой этого заблуждения. Впервые за три дня она решила выйти на несколько часов из дому…
– А записки Трубачев не оставил?
– Вечер вопросов и ответов закончен. – Сергей Петрович мягко хлопнул ладонью по столу. – А нашему разговору я предлагаю подвести такой итог. Я напишу в протоколе, что вы согласны сотрудничать со следствием в случае предоставления вам документа, что подписка, взятая у вас лицами, представившимися сотрудниками КГБ, недействительна, а вы подпишете этот протокол. Хорошо?
Алексей кивнул. Черепанов достал чистый бланк, вооружился ручкой.
– Ваши фамилия, имя, отчество? – с мягкой улыбкой начал он.
Написав протокол, он дал подписать его Звонареву.
– Копию протокола я направлю в КГБ вместе с официальным запросом, – заявил он, пряча лист в папку. – Запрос будет подписан главным военным прокурором города Москвы. Отделаться устным ответом им уже не удастся. Потом будем действовать дальше, в зависимости от ответа.
– А не может случиться так, что КГБ просто заберет дело к себе, не дав вам никакого документа?
– Вполне может. Но на каком-то этапе мы все равно подключимся, ведь дело уже под контролем военной прокуратуры.
– А покуда я попаду в руки к очередному Немировскому? Ну а если полковник прав? Насчет шпионов в КГБ? Они же меня сгноят, обвинят во всех смертных грехах! Это уже начинается, неужели вы не видите?
– Вы полагаете, что в КГБ – все шпионы?
– А зачем мне все? На меня одного-двух хватит! Невелика птица!
– Ну-ну, не малодушничайте. Вы же мужчина. Говорю вам ответственно: в КГБ очень много порядочных людей, настоящих профессионалов. С некоторыми я знаком, могу похлопотать за вас, если дело заберет КГБ.
На том и расстались. Выйдя за ворота, на освещенную вечерними огнями Пушкинскую, Алексей подумал: «Мягко стелет, да жестко спать! Что ему: он соблюдет все формальности и будет считать, что совесть его чиста. А я вернусь к тому же, с чего все начиналось. В худшем случае военная прокуратура сдаст меня
