Я бы заживо содрала кожу с Айдана, если бы он был жив!
– Откуда ты знаешь о его смерти? – выдавила я.
– Мне рассказала Игла, – Маура устало опустилась на лавку и пронзила меня внимательным взглядом медово-карих глаз. Глаз, которые всегда видели меня насквозь. – Скажи, ты же брала яд не для Амира?
– Нет. Я планировала отравить Айдана. Мечтала, чтобы он выблевал свои внутренности, как Малика. Хотела пойти по твоим стопам.
– Я бы дала яд, если бы знала, что он предназначен Айдану, а не Амиру.
Я медленно втянула воздух и так же медленно выдохнула его. Только без слез. Говорить об Амире – все равно что пить яд, которым я так мечтала отравить Айдана. Но Маура могла рассказать хоть что-то, потому что все остальные молчали.
– Ты знала, что он – брат Иглы? – на выдохе выпалила я.
Маура замерла и замолчала, но вскоре виновато кивнула.
– Я все поняла еще в ту ночь, когда Шурале едва не убил Амира, и только поэтому согласилась взять его с собой в Даир. Мансур очень разозлился. Он отругал меня за то, что привела в дом чужака, и не смягчился даже после моего рассказа, кем Амир приходится Игле. Мансур считает, что ее семья – это только мы.
– То есть он знал, что Амир – брат Иглы, но все равно велел вышвырнуть его из дома и оставить без копейки в кармане? – изумилась я, а в глазах заплясали черные мушки. Наверное, это гнев прорвался наружу.
Паук, опутавший паутиной каждого, до кого сумел дотянуться!
– Он считает, что Игла не должна вспоминать прошлое, – ответила Маура, потупившись. – Она совершила то, чего сама себе до сих пор не может простить, и брат стал бы невольным напоминанием. Я не одобрила его решение, и, если бы не опасность, которая грозила тебе, мы бы вконец разругались. Но теперь я думаю, что Мансур предчувствовал подвох. Амир оказался навиром – тем, с кем мы воюем. Игла не смогла бы бороться, знай она, что среди врагов ее родной брат. Несмотря на внешнюю холодность, она слишком ранима. Семья для нее больное место, поэтому я прошу тебя не говорить ей об Амире. Понятия не имею, откуда ты сама это узнала…
– Мне сказала Игла, – перебила я Мауру, отчего та открыла рот в изумлении. – Она знает, кто такой Амир. Знает, что нас вытаскивал из подвала не только Эрдэнэ, но и ее родной брат.
– Как она узнала? – выдохнула Маура. – Мансур никогда не рассказал бы…
Меня терзал тот же вопрос. Кто сказал Игле о брате? Если из ныне живущих об этом знали всего двое и оба успешно водили ее за нос, то оставался один неупокоенный дух, который наверняка не желал молчать…
Глава 3
Черные ленты
Амаль
Я вертелась на узкой койке в своей каморке, то проваливаясь в сон, то просыпаясь. Глаза разъедали выплаканные слезы. Чай Мауры оказался не таким уж успокаивающим – обычные травы, залитые кипятком. Разве могли они уничтожить когтистое чудовище по имени Вина? Все дни, проведенные в плену у Айдана, мою душу будто бы рвали на части и этой ночью разорвали окончательно.
Стоило закрыть глаза всего на минуту, как я видела либо Амира и пытки, которые он, возможно, именно сейчас переживал, либо мертвое тело Айдана. Я вздрагивала, просыпалась в поту и обещала себе больше не закрывать глаза, но веки смыкались сами собой. Душа рвалась к Амиру и умоляла придумать хоть что-нибудь, пока смерть не забрала его, как Беркута, но тело не желало даже подняться с твердой койки. Оно молило об отдыхе и победило в нашей борьбе. Успокоить себя каплями Мансура я больше не могла, поэтому уповала лишь на силу духа и силу воли. И еще немного на чудо. Я обязательно придумаю план…
Конечно же, я провалилась в сон и не сумела придумать ничего, кроме того, что умру от горя, если Амира запытают до смерти. А потом превращусь в неупокоенную душу и сведу с ума каждого, кто в этом виновен.
Сквозь рваные сновидения и размытые образы я ощутила чужое прикосновение и с визгом наугад лягнула врага. Чья-то холодная ладонь заткнула мне рот, но я с испугу укусила нападавшего… нападавшую.
– Ай, ты чего? С ума сошла? – зашипела Игла, скрючившись от боли. Похоже, мой пинок попал ей по бедру.
– Дания, – выпалила я и вцепилась ей в руку, как в последнюю надежду. Наверное, на коже Иглы останутся синяки. Кстати, о коже. Уродливые шрамы все еще алели на ее запястьях.
– Только не зови меня так при ком-то. Я назвала свое имя не для того, чтобы ты о нем тут же всем разболтала, – шикнула Игла, одарив меня раздраженным взглядом.
Вот и вернулась знакомая Игла, но теперь в ее колкости я увидела что-то родное. То, что помогло мне удержаться в своем уме.
– Как прошел разговор с Мансуром? – опасливо спросила Игла, затравленно оглядевшись, будто и у известняковых стен были уши.
– Я сделала вид, что очень раскаиваюсь. Кстати, он недоволен не только мной, но и тобой.
– Да плевала я на то, чем он недоволен. Столько лет Мансур был для меня идеалом учителя и отца, а он решил, что выгоднее не рассказать мне о брате. Я опоила Амира, бросила его одного на площади, беспомощного и спящего, не подозревая, что он – моя родная кровь. И после этого Мансур продолжал говорить мне, что я для него – вторая дочь. Вранье! Все вранье!
Я жадно слушала Иглу, и упоминание Амира оставило еще одну зарубку на моем изрубленном сердце. Я отчаянно желала послушать о нем еще и не слышать вовсе, чтобы вернуть себе ясный разум. Ему не будет толку от моей истерики, как и мне самой. Я больше не впаду в отчаяние, что поглотило меня после смерти Беркута.
– Кто сказал тебе, что Амир – твой брат? – я сжала руку Иглы еще крепче, отчего та выругалась сквозь зубы, но высвободиться из моей хватки не попыталась. – Только не говори, что ты сама узнала его. Вы не виделись с детства.
– Я никогда бы его не узнала. В моих детских воспоминаниях Амир очень размыт. Мне сказал…
Она замешкалась, а у меня перехватило дыхание.
– Реф? – не выдержала я.
– Д-да, – промямлила Игла, таращась на меня, будто впервые увидела. – Откуда ты знаешь о нем?
– Ох, когда-то Реф давал