рукописных исторических сочинений и выписок, составляющих мое Собрание российских древностей».
Я подумал, что если бы Мусину-Пушкину потребовался адвокат, способный опровергнуть выдвинутые против графа обвинения, то лучшей кандидатуры, чем Пташников, ему было бы не найти.
– К открытию «Слова о полку Игореве» граф шел с настойчивостью, которая не может не вызвать уважения и признательности потомков: в 1792 году он издает «Книги Большого чертежа», в следующем году – «Духовную Великого князя Владимира Мономаха», еще через год печатает «Историческое исследование о местоположении древнего Российского Тмутараканского княжения», а за год до выхода «Слова» первым публикует найденную им же Русскую Правду. Начав с любительства, Мусин-Пушкин стал настоящим знатоком древнерусской литературы и владельцем богатейшего Собрания российских древностей. Не было в то время человека, который занимался бы коллекционированием с такой самоотверженностью и целеустремленностью, и находка «Слова о полку Игореве» вознаградила его за это. Список попал в руки того, кто был достоин такой удачи. Кроме того, как опытный коллекционер, Мусин-Пушкин знал, где и как искать древние рукописи, потому и вышел на книгохранительницу Спасо-Ярославского монастыря.
Здесь я прервал краеведа и спросил, с чего началось Собрание российских древностей.
– Я уже говорил, что коллекционированием Мусин-Пушкин, вероятно, занялся еще за границей, где сделал первые ценные приобретения. В частности его близкий знакомый Бантыш-Каменский утверждал, что в графской коллекции имелись подлинные произведения Рафаэля, Рубенса, Леонардо да Винчи, явно приобретенные во время его заграничного путешествия. И в своей автобиографии Мусин-Пушкин указал, что «отечественные книги, монеты и редкости я начал собирать в 1775 году, со вступления моего к высочайшему двору в должность церемониймейстера». Начало коллекции было положено приобретением бумаг комиссара Крекшина, среди которых кроме материалов по царствованию Петра Первого были летописные источники. Несколько рукописей были подарены Мусину-Пушкину графом Головкиным, потом из Киева он получил так называемую Ярославову монету. В той же автобиографии Мусин-Пушкин следующим образом объяснил свою тягу к коллекционированию. – Краевед вынул записную книжку и прочитал: – «Неожиданное открытие этих древностей так усилило мое желание к продолжению отыскивать древности, что я во многих старинных городах для собирания оных учредил комиссионеров. Уважая мое ревностное желание к собранию и сохранению редкостей, сочинители охотно отдавали мне трудов своих черные бумаги, чем еще больше собрание мое обогащалось». И далее граф перечисляет тех, кто помогал ему в пополнении Собрания российских древностей. Никифор Астраханский подарил редкое греческое Евангелие девятого века, Иов Екатеринославский – найденные им в Польше манускрипты. Аполлос Архангельский по кончине своей отказал ему многие редкие письменные и печатные книги, после смерти Болтина и профессора Барсова граф купил все их книги и бумаги. Державин передал ему многие свои рукописи. «Кроме того, – как писал граф в автобиографии, – в оном Собрании российских древностей находились своеручные сочинения преосвященных Дмитрия Ростовского, Самуила Киевского, Арсения Мацеевича, полученные мною благодаря знакомству с ярославским архиепископом Арсением Верещагиным». Конечно, при таких связях коллекция графа пополнялась быстро и самыми уникальными экспонатами.
– Странно только, почему в числе тех, кто помогал ему в собирании древностей, он не назвал Иоиля Быковского, у которого, если верить графу, он приобрел самый ценный экспонат своей коллекции – «Слово о полку Игореве»? – вставил Окладин.
– Граф сообщил имя архимандрита Спасо-Ярославского монастыря в письме Калайдовичу.
– Да, но сделал это под сильным нажимом Калайдовича и явно без всякого желания.
– Что вы хотите этим сказать? – нахмурился Пташников.
– Ничего особенного. Просто удивляюсь, почему Мусин-Пушкин не изложил историю приобретения «Слова о полку Игореве» в собственной биографии. Ладно бы, речь шла о каком-нибудь пустяке, а ведь древний список «Слова» был чуть ли не главным достижением его собирательской деятельности, самым ярким украшением его коллекции.
Обычно находчивый Пташников и на этот раз не нашелся, как ответить.
– А что представлял собой Калайдович? – спросил я, испугавшись, как бы разговор краеведа и историка не превратился в пустую перепалку, которая увела бы начавшееся расследование в сторону.
Теперь на мой вопрос «информацию к размышлению» дал Окладин:
– К сожалению, по скромности своей Константин Федорович Калайдович не оставил нам развернутой автобиографии, как это сделал сиятельный граф. Родился в 1792 году, умер в 1832-м. Закончил Московский университет, состоял в археографическом кружке графа Румянцева, работал в Обществе истории и древностей российских, в Комиссии печатания государственных грамот и договоров. В одной из экспедиций обнаружил Изборник Святослава, произведения Кирилла Туровского. Внес большой вклад в изучение и издание древнерусских источников, но так получилось, что чаще всего его имя упоминается в связи со «Словом о полку Игореве».
– И неудивительно, ведь именно он обнаружил приписку в Псковском Апостоле, – заметил краевед.
На мой вопрос, что это за приписка, Пташников сообщил:
– Калайдович сделал все возможное, чтобы восстановить историю находки «Слова о полку Игореве», доказать подлинность этого произведения. И судьба вознаградила настойчивого исследователя – в Синодальной библиотеке он нашел Псковский Апостол, в конце которого писец Домид сделал приписку, которая свидетельствовала, что он хорошо знал «Слово». Впрочем, судите сами. – Краевед раскрыл записную книжку на странице, разделенной на две части: в первой был приведен текст из Псковского Апостола, во второй – отрывок из «Слова о полку Игореве»:
При сих князех…
сеяшется и ростяше усобицами,
гыняше жизнь наша
в князах, которы и веци
скоротишася человеком.
Тогда при Ользе Гориславличи
сеяшется и растяшеть усобицами,
погибашеть жизнь
Даждьбожа внука,
в княжих крамолах веци
человеком скратишась.
Я дважды перечитал оба отрывка и окончательно убедился, что писец Домид знал «Слово о полку Игореве», и все версии, пытающиеся опровергнуть его подлинность, разбиваются об эту короткую приписку в Псковском Апостоле. Другого мнения на этот счет был Окладин:
– Высказывалось предположение, что не Домид сделал цитату из «Слова», а наоборот, создатель «Слова» нашел ее в Апостоле и, несколько изменив, включил в текст своего произведения.
– Скептики выдвигали и такую хитроумную версию, будто сам Мусин-Пушкин подделал почерк Домида и выписал эту фразу из «Слова», – сказал Пташников.
– Но согласитесь, приписка выглядит весьма подозрительно. В «Слове о полку Игореве» немало блестящих поэтических фраз. Почему Домид только однажды обратился к его тексту?
– Значит, не было необходимости, – ответил Окладину краевед. – В своей приписке Домид сообщил о междоусобной борьбе князей Юрия Даниловича и Михаила Тверского за новгородское княжение. Цитата из «Слова о полку Игореве» очень удачно подходила к этим событиям – вот и все объяснение.
– А может, Домид взял эту фразу из какого-то другого источника, который был известен и автору «Слова»?
Краевед промолчал, из чего я понял, что мое предположение
