В дверь постучались. В кабинет просунулась небритая физиономия Жоры Любимова:
– Разрешите?
Сергей Аркадьевич спрятал снимок, сделал суровое лицо:
– Входите.
Вместе с Любимовым зашел Рогов:
– Звали, Сергей Аркадьевич?
– Вы что себе позволяете? – строго спросил Егоров. – Хамство, угрозы, на людей клевещете. У нас только суд виновным может признать. Забыли?
– О ком вы? Кого признать? – не понял Любимов.
– О директоре рынка. Ваше счастье, что он мне, а не прокурору пожаловался. Прокурор, знаете ли…
– Так вы с ним знакомы? – удивился Рогов.
– Конечно. Уважаемый человек, честный, – отрубил Егоров. – Я у него собак покупал. Да и вы, уверен, своих поросят…
– Поросят? – насупился Вася.
– Ну да! У вас же, говорят, три поросенка?
– Один, – обиделся Вася. – И не у меня, а у родственников. И с Кондратьевского, а не с Васильевского…
– Сергей Аркадьевич, – вмешался Любимов. – Разрешите материалы дела принести?
Как только Тепляков оказывался в приемной директора, Степанида тут же начинала мурлыкать хиты российской эстрады и шляться без нужды туда-сюда, демонстрируя стройную фигуру. Тепляков прямо и не знал, что делать. Степанида казалась ему похожей на овцу, а порой напоминала и некоторых других экспонатов птичьего рынка. Жигалову, напротив, она сильно нравилась, но безо всякой взаимности.
Сейчас секретарша заметалась по приемной, как взбудораженная курица.
– Степанида, – устало сказал директор. – Пройдись в третий сектор. Узнай, есть ли таблички «Осторожно, злая собака». Вчера кто-то жаловался, что закончились…
Степанида упорхнула, напоследок эффектно взмахнув пышной юбкой под носом Теплякова.
– Ну? – Крутиков подошел к окну – Который?
– Вон тот, в ватнике, с круглой харей. И с термосом. За шапками.
Крутиков внимательно оглядел Стрельцова через решетку окна:
– Не мент?..
– Да нет вроде, – протянул Тепляков. – Только освободился. Три ходки за квартиры. Я справку об освобождении читал. И мыши настоящие. И птички.
– Что справка… – поморщился Крутиков. – Они там и не такую сделают. А уж мышей…
Тепляков помолчал. Признал:
– Я не психолог. Так что, выгнать его? Могу морду начистить. Как бы случайно.
Крутиков тоже выдержал паузу, потом вздохнул:
– Да не надо. Позови-ка сюда.
Стрельцов как раз торговался с маленькой девочкой за серую мышку.
– Сколько стоит, дядя?
– Пятьсот рублей. – Задача Стрельцова была уберечь животных от акта купли-продажи. Всех «братьев и сестер меньших» нужно было вернуть сотрудникам Главка в целости и сохранности.
– Как это? – У девочки округлились глаза. – А вон там у тети такая же за пятьдесят!
– А там не такая же, девочка… Там другая! Моя в десять раз лучше… Нет, в тридцать!
– Чем же она лучше? – Юная покупательница оказалась пытливой.
– Она… – задумался Стрельцов. – Она живет в тридцать раз дольше, чем та. Та мышка живет три года, а моя – сто лет!
Девочка крепко задумалась. Стрельцов хотел добавить что-нибудь вроде «ты уже помрешь на фиг девочка, а мышка будет жить еще очень долго», но решил, что это непедагогично.
Может быть, девочка еще не все знает о смерти. И не дай Бог, заплачет. Пришлось найти другой аргумент:
– А еще она кусается очень хорошо!
– Хорошо?.. – тихо переспросила девочка.
– Отлично! В десять раз больнее других мышек!
Кажется, убедил…
– Нет, дядя, – решительно резюмировала покупательница, – мне такая злая мышка не нужна…
Материалы Любимов принес через пару минут. Рогов за это время обстоятельно рассказал о происшествии в лесу. Приврал, что есть свежие данные: недавно при перевозке в усыпленном виде в багаже у контрабандистов скончалось несколько каких-то особо редких болонок. Егоров сжал кулаки. Показали бумаги, фотороботы. Егоров молчал.
– Теперь вам, Сергей Аркадьевич, все ясно? – осторожно спросил Любимов.
– По правде, я его совсем не знаю, – смутился Егоров. – Так, на рынке встречал.
– Чего ж защищали? – упрекнул Вася.
– Не конкретно его защищал, – приосанился Егоров, – а милицейскую этику.
И для убедительности поднял большой палец.
– А я уж подумал, вы в доле, – неопределенным тоном произнес Рогов. – Мало ли… на почве любви к животным.
– Что ж я, по-твоему, оборотень? – обиделся Егоров.
Любимов иронически оглядел начальника:
– Да вроде не похожи.
– Я всю жизнь… безупречно… – поднялся Егоров.
– Разрешите идти?..
– Идите, – сухо скомандовал подполковник. – И поймайте их всех быстрее! Это приказ!
Опера двинули к двери. Им вслед донеслось неуверенное:
– Но этику соблюдайте…
– Говорят, ты спец по квартирам? – спросил Крутиков, внимательно глядя на Стрельцова.
Тот ответил не сразу, степенно:
– Имеются… навыки.
Крутиков выразительно кивнул на дверь. Стрельцов замялся: дескать, непонятно, что за дверь…
– Мой кабинет, – зло сказал Крутиков.
– Шеф ключи оставил, – пояснил Тепляков.
Стрельцов неспешно осмотрел объект:
– Я такие ногой высаживал. Или «фомкой»…
– Это и без тебя могли, – нетерпеливо перебил его начальник охраны. – Неохота крушить.
– Ригельный, старого образца, – задумчиво произнес Стрельцов, глядя на замок. – Морковка есть?..
Крутиков глянул на него недоуменно, с нарастающим раздражением.
– Слышь, давай без фени, – начал закипать Тепляков.
– Да овощ обычный, – развел руками Стрельцов (дескать, что за лохи, простых вещей не знают). – С ее помощью открывают. Старый способ.
– У нас не огород, блин, – выругался директор. Повернулся к Теплякову. – В «птичке» есть морковка? Или Степаниду в магазин послать?
Хозяином забегаловки «У птички» на паях с хорошей женщиной из районной управы тоже был Крутиков, но посещал он это небогоугодное заведение лишь однажды, за день до открытия. Поморщился, решил, что «пипл схавает», и больше не заходил. И не помнил, что там из овощей только маринованные огурцы.
– Можно шпилькой, – сообщил Стрельцов.
Тут кстати появилась запыхавшаяся Степанида. Доложила, что «злые собаки» в третьем секторе и впрямь кончились, только приколы остались.
