чем поживиться…. Да, может быть, что Павлов прав – случайный прохожий убил.
Володя толкнул ворота – Козодаева не закрыла на защелку: не боится – видно, не напугала ее Ольгина смерть. Двор просторный, слева то ли времянка, то ли флигелек – там одно время кроликов держали, Володя мальчонкой заходил на кроликов посмотреть. Флигелек и сейчас в порядке. Только вот замок в замочных «ушках» незапертый болтается…
Бескоровайный подошел, осмотрел замок: похоже, что сбивали – в свежих царапинах.
Он прошел к дому. С одной стороны дома окна закрыты ставнями – это Андрей, сын тети Оли, свои окна закрыл перед отъездом. А Козодаевых окна светятся. Вход у Козодаевых отдельный – не только дверь, но и крыльцо другое.
Бескоровайный поднялся на крыльцо, позвонил.
Тамара, отдернув занавеску и прильнув лицом к стеклу, разглядела его, только потом открыла.
– Тетя Тома, что ворота не запираете?! Уже пора б понять, что небезопасно у вас, – сказал он, сбрасывая ботинки. Куртку не стал снимать, она легкая.
Женщина махнула рукой. Полушутливо, но и скорбно.
– Геннадия жду, потому и не запираю. – Геннадий Пафнутьев был зятем Тамары. – Не пугай меня, Вова! Я и так от любого шума теперь вздрагиваю, по полчаса смотрю, прежде чем открыть. Страшно одной в доме.
– Верку надо звать! Пусть теперь с Геннадием к вам жить переходят. Что там хорошего, в общежитии?
– Да я уж говорила им… Но у них там отдельная квартира, с кухней… Геннадия все же ценят в институте… Ты проходи, проходи. Куртку не снимай, я сильно не топила, на ночь лучше, когда не жарко. Вот я и говорю: там у них отдельная квартира, а тут со мной в одной комнате, да кухня одна на всех… Не хотят они со мной. Привыкли уже отдельно – больше десяти лет там живут. Школа рядом, институт недалеко. Чего они ко мне пойдут?
Вера, дочка Тамары Козодаевой, выйдя замуж, стала жить с мужем в общежитии пединститута, он был преподавателем физики. А сама Вера, окончив Б-ский пединститут, работала учительницей младших классов в пятой школе, рядом с общежитием. Там же их дочка училась.
– Ну, кому как! – возразил Владимир. – По мне, нет ничего лучше своего дома. Общежитие – оно общежитие и есть. Хоть и с кухней, хоть что! Вот, вам мать прислала. – Он уже вынул кастрюлю и теперь доставал из нее банку с незастывшим холодцом. – За кастрюлю спасибо, а холодец для вас – разлейте сами, застынет пусть, у нас мало места, где студить. Тетя Тома, а купить они не хотят Семеновой полдома? Андрей жить здесь не станет, продаст, скорее всего. Вот бы Верке с Геннадием купить! Будет весь дом ваш!
Тамара разливала холодец в тарелки. Ее согнутая над столом спина при этих словах вздрогнула. Холодец пролился.
Женщина повернула к Бескоровайному настороженное лицо:
– Да они об этом и не думали! Откуда у нас деньги такие, если и будет Андрей продавать! Да он, может, и не будет – оставит детям! Пропишет сейчас старшего… Все ж дедовский дом, его дед строил… Нет-нет, мы и не думали даже о таком! Подожди, сейчас банку сполосну!
Она повернулась, чтобы выйти в кухню.
– Не надо, тетя Тома! Мать сама помоет. Сейчас газ, воду нагреть – плевое дело, а мыть одно удовольствие, – Владимир отобрал банку. – Сядьте лучше – поговорить надо!
Путаясь в ячейках, он засунул банку в сетку.
– Я ведь к вам по службе пришел, кастрюлю это уж мать заодно попросила отнести. А послал меня майор Павлов – конечно, по делу об убийстве. Возникла такая версия, что мог случайный человек к Семеновой зайти – вокзал-то недалеко от наших домов. С поезда сошел – ограбил. Опять в поезд сел – дальше поехал. Ищи-свищи. Убил, скорее всего, случайно, но теперь уж тетю Олю не вернешь. Так вот: не видели вы в день убийства, чтобы крутился возле дома кто-нибудь подозрительный?
Женщина задумалась:
– Меня уже спрашивали об этом, Вова. Павлов сам и спрашивал. Я в тот день и не выходила никуда… Кого ж я могла заметить? Летом Ольге бывший студент звонил, угрожал – я уж рассказывала. А больше ничего не знаю.
– Тетя Тома, а во флигелек никто к вам не лазил? Я мимо шел, обратил внимание, что вроде замок сбивали…
Ему показалось, что женщина испугалась. Она совсем низко опустила голову, пряча глаза:
– Не знаю, ничего не знаю. Это флигелек Ольгин. Она, может, ключ потеряла, так и сбивала? Кто там будет сбивать?! Я и не ходила туда, не знаю ничего. Не смотрела, какой там замок… Ничего не видела!
– Ну, не видели так не видели. Люди про кикимору болтают… – неожиданно, помимо своей воли, добавил он.
– Не видела ничего – никакую кикимору, никакого прохожего…
– Так Павлову и доложу, что не видели. Спасибо еще раз за кастрюлю! Пойду, поздно уже.
Глава 10
Многоуважаемый шкаф
Софья Мефодьевна Сковородникова неделю назад купила шкаф. В общежитии у нее имелись и кровать с одеялом и матрацем, и стол, и платяной шкаф – все институтское. Но книжного шкафа не было. Книги, которые она раньше сюда переправила из дома, и те, что потом уже здесь купила, лежали стопками на столе и на полу. Книг было довольно много, потому что Софья Мефодьевна вела зарубежную литературу. Все было нужное, для подготовки к занятиям.
Соня жила здесь уже три месяца, и без шкафа надоело. В общем, неделю назад она пошла в Северный микрорайон и там, в мебельном магазине, купила очень симпатичный книжный шкаф. Деньги на доставку тратить не стала, а привезла в два захода на одолженных у соседей по общежитию санках – шкаф был в разобранном состоянии, в виде планочек.
Софья Мефодьевна весьма воодушевилась, что так ловко шкаф привезла: санки волокла к самому крыльцу, а дальше в разобранном виде шкаф по одной дощечке заносила; во второй раз, правда, Заболотский увидел, что она таскает, и помог. Арсений Рустамович Заболотский преподавал русский язык, тоже первый год работал и получил комнату и пользование общей кухней – как Софья Мефодьевна.
«Привезти-то привезла, а вот как собирать?!» – думала Софья Мефодьевна.
Планочки кучей лежали возле стенки. Были и винтики, и инструкция – в отдельном целлофановом мешочке.
Сначала, почитав инструкцию, умная Сковородникова решила собрать сама. И даже собрала! Но, когда шкаф уже в готовом виде стоял и она отошла на два шага им полюбоваться, он вдруг рухнул, сложившись, как карточный домик. На шум пришла Прасковья Ивановна, покачала головой и посоветовала обратиться к институтскому столяру Семенычу.
Семеныч согласился помочь за восемь рублей. Деньги попросил вперед и после этого пропал.
Прасковья Ивановна пояснила, что запил, что Соня сама виновата –
