составлено, словно оскорбленная девушка Грузия просит сильного и честного рыцаря, русского царя, защитить честь и достоинство той, которой была обещана защита. Именно так, чтобы Павел Петрович — рыцарь — как он себя позиционирует, не имел шансов отказать, без того, чтобы не растоптать свою честь.
И письмо это должно исходить от того, кто имеет непосредственное отношение к Картли-Кахетии. Повезло, что Мириана Багратиони не оказалось дома и письмо было отдано слуге. Встречаться и объясняться не хотелось.
Не получится так достучаться до императора, тогда буду думать, как действовать дальше. Важно, чтобы те силы, которые уже готовы выступать, все-таки отправились на Кавказ, пока еще не слишком поздно. Не придет Россия в регион сейчас, дальше восстанавливать репутацию среди кавказских народов, будет ой как сложно.
С Павлом Петровичем я решил «работать» тонко, через эмоции и творчество. Как сейчас с письмом.
Что сделать такого, чтобы имя сразу же прозвучало очень громко? Ну и чтобы иметь возможность заработать на эмоциях государя? Я знал, что император начнет свой аукцион щедрости в самое ближайшее время. Павел Петрович осуждает свою мать за фаворитизм, утверждая, что она много земли и душ передала любовникам. И это так.
Но Павел… Если он поведет себя таким же образом, как и в иной истории, то сам за время своего правления раздаст земли едва ли не больше, чем мать. При том, что править Павел Петрович будет несравненно меньше, ну если я не подкорректирую историю своим вмешательством.
Моему покровителю уже обещано полное погашение долгов, а это более трехсот тысяч рублей — линейный корабль, два фрегата и почти стоимость плавания до Калифорнии. Так, просто выкинул транжире Куракину, вместо того, чтобы вложить эти средства в полезное дело.
А что может получить человек, который сочинит сверхпафосное стихотворение и в добавок к нему вероятный гимн Российской империи? Надеюсь, что хоть что-то.
Вот в этом есть некоторая прелесть для попаданца. Можно войти в доверие, вспомнить хотя бы школьную программу и выдать публике все стихи и «Парус одинокий», «Белую березу». Может рановато для стихов народолюбца Некрасова, но вот многие иные подойдут.
— Боже, Царя храни, славному долги дни дай на земли! Гордых смирителю, слабых хранителю, всех утешителю — все ниспошли! — зачитывал я свой вирш [Жуковский В. Молитва русских. Полное стихотворение в приложении].
Это же чудо, как подходит к характеру Павла Петровича. Всех утешать… Это он, это император. И пусть Павел никого и не будет никогда утешать, но от этого он не перестанет ощущать себя этаким рыцарем, который строптивого укротит, ну а слабого утешит.
Если за это стихотворение я не получу чего-нибудь полезного, хотя бы и денег, то плохо понимаю людей и Павла Петровича, в частности. А, почти уверен, что понимаю. Ведь не только вижу современного монарха, слышу, что о нем говорят, анализирую его поступки, но я знаю и то, что он будет делать, или уже сделал, но в иной реальности.
— Боже, Царя храни! Сильный, державный, царствуй на славу, на славу нам! Царствуй на страх врагам, Царь православный! Боже, царя храни! — спел я вероятный гимн [полный текст гимна Российской империи с 1832 года].
Нужно найти музыкантов и композитора, которые не только бы написали ноты, но и могли сами исполнить перед государем такое произведение. Вот спросит Павел Петрович, чем меня отблагодарить, попрошу линейный корабль и два фрегата. Шутка? Нет!
А музыкантов найти нужно будет попросить Куракина. Не захочет ли он тогда примазаться к виршу и тексту гимна? Нет, не должен. Это же не законопроект, который он еще мог бы сформулировать, наверное, это творчество, которое, далеко не каждому дано. Да и я уже в случае чего взбрыкну. Хватит Куракину и того, что я его личный секретарь.
Тихий стук в дверь заставил меня свернуть работу. Так стучит только одно существо в этом доме, а, может, и в мире. Маленькое такое, симпатичное существо.
— Входи! — сказал я, собирая бумаги и пряча их в шкаф.
Доверяй женщинам, но не забывай прятать при этом все документы и деньги! Впрочем, относительно мужчин, такая фраза так же актуальна.
— Что делаешь? — спросила Агафья, обнимая меня.
— Жду тебя, — соврал я.
Порой, чтобы сохранить ровное психическое состояние, нужно чуточку приврать. На самом деле, я не особо сегодня хотел бы видеть девушку. Дело не в том, что она мне разонравилась, нет, но хотелось бы просто выспаться впрок.
— Ты завтра уедешь? В доме говорят, что можете с князем и ночевать там, где-то… А куда вы? — спрашивала Агафья и, казалось, что она хочет что-то выведать.
Да, нет же, на воду дую. Впрочем, это же не государственная тайна, что завтра вступает в свою должность новый генерал-прокурор Правительствующего Сената князь Алексей Борисович Куракин. Ну и тянет за собой в Сенат незаменимого личного секретаря.
— Ну иди уже сюда! — сказал я.
А про себя подумал: «Коли пришла».
*………….*…………*
(Интерлюдия)
Николай Иванович Салтыков уже устал злиться. Уж были выпороты слуги, что попались под горячую руку, прозвучали скверные слова, даже жена Наталья Владимировна, и та была обругана. А теперь граф просто устал от бурных эмоций.
Вот только недавно все было хорошо. Салтыков играл роль моста между государыней и наследником, был воспитателем старших внуков императрицы. И все, вдруг, рухнуло. Почему? Это сделал тот самый Куракин? Николай Иванович знал Алексея Куракина, потому не верил в резкое изменение его ума и характера.
Но вот был еще один человек, появившийся рядом с Куракиным. Именно тогда и начал князь покорять разум Павла Петровича. Мало того, даже императрица стала произносить имя Сперанского. А потом…
— Нет, он не мог, это слишком, — озвучил свои мысли граф.
— Ваше сиятельство, прошу простить меня, вы что-то повелели? — спросил личный помощник Салтыкова Иван Владимирович Радков.
Радков был из бедных дворян, при этом получил подобающее образование, благодаря, прежде всего, Николаю Ивановичу. Все догадывались, что Иван был ублюдком, ну или бастардом, самого Салтыкова. У матери Радкова имелся грешок, вот только никто точно сказать не сможет, чей все-таки Иван сын.
— Иван, за Сперанским точно никто не стоит? — спросил Салтыков Радкова.
— Никто, ваше сиятельство. Так спрятать общение нельзя, — отвечал помощник Николая Ивановича.
— Не находишь, Иван, что этот Сперанский презанятная фигура? Стихи пишет, был во дворце. Я сам его видел, как он садился в карету к Алексею Куракину. Если
