Ильтен. Он стал дергать руками и ногами туда-сюда, а его поправляли: плавнее, синхроннее… Он забыл о том, что вода ледяная, потому что от движения стало жарко. И вдруг понял, что поддерживающей руки больше нет. Он держится на воде сам! Его захлестнул восторг, и он чуть не утонул, забыв, как надо двигаться. Только тогда его выловили. Папа стащил с него мокрую одежду, обтер полотенцем, переодел в сухое. Госпожа Ильтен протянула термос с горячим чаем.
— Ну, что? Будешь теперь хвастаться брату, что научился плавать.
После этакого приключения Тюля разморило, но госпожа Ильтен не позволила расслабиться.
— А ну, не спать! Ты на охоту поехал или на купание? То-то и оно. А охоту мы еще и не начинали.
Они поплыли к заросшему островку, и по дороге папа, расчехлив ружье, пояснял ему шепотом:
— Вот это — ружье. Оно стреляет так…
— А что это за штука? — перебил Тюль.
— Тихо, — шикнула госпожа Ильтен. — Добычу спугнешь. Это курок. Не нажимай на него без дела, пацан.
Она тихонько гребла, представив Хэнку говорить с сыном. Он явно помнил, как она учила Дени, когда они точно так же плыли в лодке в первый день юного охотника. Запомнил и повторял. Так и надо. Потом и Реппе подрастет, и будем надеяться, папаша обойдется без помощи посторонней тетки в воспитании младшенького.
Тюль благоговейно щупал ружье. Раньше ему казалось, папа ни за что не позволит потрогать оружие. Но он разрешил. И даже настаивал, чтобы сын сам сделал выстрел. Когда из зарослей начали взлетать птицы, Тюль нажал на курок. Грохот выстрела испугал его. И, конечно, он промахнулся, потому что не целился, пальнул наобум, думая лишь о том, что папа сказал: можно. Папа не стал ругать его за промах, мальчик очень удивился и обрадовался. А госпожа Ильтен кого-то подбила, и они погребли туда, где плюхнулась на воду птичья тушка. Она велела Тюлю подобрать добычу, и это было одновременно жутко и прекрасно. Жутко от вида мертвой птицы и ползущего по воде кровавого пятна, и прекрасно ощущать себя мужчиной, взявшим дичь.
Едва возвратившись домой, Тюль прицепился к Дени и вывалил на него все свои путаные впечатления. Старший братец снисходительно ухмылялся. Но не стал поддевать. Наоборот, согласился:
— Да, охота — это вещь!
Мама тихонько плакала, невольно слыша разговор сыновей. Деточку бросили в ледяное озеро! Заставили стрелять в живое существо! Билле — просто грубый тиран, но госпожа Ильтен — реально сумасшедшая.
Вечером у Ильтенов планировался шашлык из добытого. Отоспавшийся днем Тюль с энтузиазмом прыгал по ступенькам крыльца сверху вниз:
— Шаш-лык! Шаш-лык! — Это земное слово очаровывало каждого, кто его слышал.
— Что за галдеж? — Хэнк недовольно выглянул в окно. — Ну-ка замолчи, а то останешься дома.
Будь рядом Тереза, непременно сделала бы ему замечание: нельзя подавлять радость ребенка. Но она отсутствовала, и Тюль боязливо примолк.
Лика старательно запудривала синяк.
— Для господина Ильтена мажешься? — Хэнк раздраженно повернулся к ней, облачаясь в приличную рубашку. — Передо мной синяя ходишь, и ничего.
— Но, Билле, ты же сам… — попыталась оправдаться Лика.
— Поговори еще у меня! Совсем распустилась.
— А вот госпожа Ильтен спорит со своим мужем, — с обидой проговорила Лика, — а он ее не наказывает.
— Ты пока еще госпожа Хэнк! И заткнись.
Хэнка бесило, когда Лика пыталась ссылаться на госпожу Ильтен. Он сам видел, что та не слишком считается с мужем, да и с ним, Хэнком, тоже. Но она, в конце концов, чужая жена, а насколько опасно конфликтовать с чужой женой, он давно убедился. Да и зачем? Ради идеи? Госпожа Ильтен — прекрасная собеседница и отличный компаньон по дачным развлечениям, и зохен с ними, с ее закидонами. Была бы она мужиком, вообще бы проблем не было.
Но Лике он выступать не позволит. И тем более ходить в брюках. Ишь, нашла, с кого пример брать!
Тереза, одеваясь к шашлыку, натянула штаны, блузку.
— Послушай, — сказал Ильтен. — Не шокировала бы ты соседей, надела бы платье. Хэнк на твои брюки спокойно смотреть не может, аж в лице меняется и на Лику исподлобья глядит.
— Пусть меняется, — отрезала Тереза.
Еще не хватало близко к сердцу принимать психологические проблемы Хэнка. Небось, на охоте он на брюки не косится, почему тогда в доме они ему поперек горла?
— И вообще, с чего ты взял, будто он недоволен? — Она воткнула в уши золотые серьги. — Может, ему, наоборот, нравится, вот и пялится.
— Ну да! Ты голая к столу выйди, ему еще больше понравится.
Тереза покраснела. Ильтен так и не узнал о том инциденте, когда Хэнк разбил машину, засмотревшись на голую Терезу.
— Ладно уж, — буркнула она. — Так и быть, надену юбку. Но без всяких кружев!
Гости расселись в беседке, ели шашлык, запивали вином, беседовали о том, о сём, а дети затеяли игру. Играли в то, что называется на Земле «дочки-матери»: Верочка была мамой, Дени папой, а Тюль и Реппе были назначены их детьми. Тюль бунтовал, он не хотел быть ребенком, эта роль ему надоела в жизни. Дени показал ему огромный кулак, и он уже готов был смириться: противостоять брату он пока не научился. Но тут вмешалась Тереза, поняв, что одному из игроков игра не в удовольствие:
— Тюль! Не хочешь играть — иди и тренируйся.
Мальчик шмыгнул носом.
— А как?
Ох, как все запущено. Пацан не умеет тренироваться. С другой стороны, этакому пухлому зайке не предложишь пофехтовать палкой с воображаемым партнером: чего доброго, с непривычки заедет себе в глаз.
— Видишь деревья в саду? Бегай вокруг каждого по пять кругов.
— А если я устану? — заныл Тюль.
— Устанешь — соберешь ведерко лепестков, пока отдыхаешь. А потом снова бегай.
Заняв Тюля, Тереза обратила внимание на других детей. Те уже начали игру, и что-то она Терезе не понравилась.
— Что ты возишься, глупая баба? — Дени изобразил приход папы со службы. — Опять тапки неизвестно где валяются! — и стукнул Веру по голове.
Вера тут же засветила ему в нос и заорала:
— Увянь! Плевать я хотела на твои тапки!
— Ты как разговариваешь? Вот я тебя жизни поучу!
— Отвали, дерево!
Ильтен смутился, уловив в речи Верочки Терезины интонации. Хотя смущаться стоило бы не ему. Тереза перевела взгляд на Хэнка, и тому вдруг кусок не полез в горло. Это был взгляд зохена, примеряющийся к чужой плоти на предмет пожрать. Чего она взъелась-то, не понял Хэнк. Вроде он ничего такого не делал, молча пил вино. Это ее дочь орет, как зохен при
