ей хоть бы что.
Ветка приставала:
— Что с тобой, мама? Почему ты такая?
Она огрызалась с досадой:
— Никакая я не такая, опять придумываешь?!
Однажды Лели долго не было с работы. Он не спал, дожидался ее. Она пришла поздно, в первом часу. Сказала, что случайно повстречала старинную знакомую, вместе учились в школе механизации, знакомая затащила ее к себе, заговорились, заболтались, не заметили, как прошло время…
Она не умела лгать, и он видел, что она лжет, безошибочно чувствовал неправду каждого слова, но ему было жалко ее, жалко оттого, что ей, непривычной ко лжи, приходится изворачиваться, придумывать какие-то небылицы. И он не стал расспрашивать, заговорил о чем-то другом и увидел, как мигом прояснилось ее лицо.
Он старался не вспоминать об этом случае. Всякое бывает в жизни. Жизнь — она большая, длинная, всего в ней вдосталь. Еще лучше, еще добрее относился к Леле, но осталась в сердце царапина, пусть небольшая он и думал, что пройдет со временем, а осталась.
А Леля все чаще стала уходить куда-то и потом путалась, объясняя, где была, все чаще сбивалась, оправдываясь, сама страдала от своей неправды.
Даже Вася начал о чем-то догадываться; напрямик сказал отцу:
— Чего ты с ней церемонишься?
Но отец прикрикнул на него. Никогда раньше не повышал голоса на сына, а тут прикрикнул, даже рукой по столу ударил. Вася обиженно проворчал:
— Мне что? Она мне не мать…
Борис как-то выпил для храбрости, решил: «Сегодня же выложу ей все, пусть одумается, перестанет хвостом трепать или же пусть уезжает, откуда приехала!»
С тем и явился домой. А дома Леля купала Ветку. Оголенные руки по локоть в мыльной пене, мыльные брызги звездочками белели в рыжеватых волосах. Ветка хлопала по воде руками, смеялась, когда мыло попадало в рот, и Леля смеялась вместе с нею. Давно уже не была она такой веселой.
Борис стоял в дверях ванной, смотрел на нее, на Ветку. Хмель разом сошел с него, и он ничего не сказал в тот вечер.
Но что должно было случиться — случилось.
Был конец марта. Мокрый снег кружил за окном, лепился к стеклу. Деревья в березовой роще стонали и гнулись от ветра.
Леля уложила Ветку спать, потом села к столу, стала чинить Веткину ночную рубашку: совсем еще новая, недавно купила, а уж под мышками порвалась.
Борис читал «Вечерку». Изредка бросал взгляд на Лелину опущенную голову. Рыжеватые волосы ее казались золотистыми при свете лампы. На руке, возле локтя — россыпь веснушек.
Леля шила быстро, умело. Она и вообще все делала ловко, легко, вроде бы наслаждаясь своим уменьем.
Борис сложил «Вечерку».
— Завтра мне во вторую смену, — сказал он. — Так что я поведу Ветку в детский сад.
Леля подняла голову. Глаза ее казались припухшими. Аккуратно свернула рубашку, положила ее на стул, возле Веткиной кровати.
— Завтра она не пойдет в детский сад…
— Почему?
Леля ответила не сразу.
— Не пойдет. Понимаешь, так вышло…
— Что вышло? — спросил он.
— Не будем мы с тобой больше.
Он вынул сигарету. Обычно в комнате не курил, выходил на кухню, а тут не выдержал, закурил.
— Так вышло, — повторила Леля.
— Уходишь? — спросил Борис — Куда же?
— Ты знаешь.
— Ничего я не знаю.
— К нему. Он хочет, чтобы мы, Ветка, он и я, все вместе жили…
Борис вдруг поразился, как спокойно выслушал то, что сказала Леля. Так спокойно, будто все это вовсе к нему не относилось.
Он не знал еще, что это спокойствие бывает лишь сперва, в самом начале, боль придет позднее, и чем дальше, тем будет больнее…
Он помолчал немного, потом спросил:
— Когда же?
— Завтра.
Борис погасил сигарету, хотел закурить новую, но раздумал. Нехорошо курить в комнате, где спит ребенок.
Подошел к Ветке, посмотрел на нее. Ресницы спят, кулачок наружу…
Он не хотел ни о чем спрашивать, однако не удержался, спросил:
— Жалеть не будешь?
— Может, буду.
Леля нахмурилась, отвернулась от него.
— Ты очень хороший, ты такой хороший…
Она заплакала, и он понял то, что она не сказала. Что, какой бы Борис ни был хороший, а любит она не его — другого. И вовсе не потому, что другой — Веткин отец. Просто любит она его — и все тут, и дело с концом!
Он хотел еще что-то спросить, но в это время пришел Вася.
Веселый, оживленный, не успел скинуть пальто, тут же начал рассказывать:
— Картина мировая! До того здорово! Советую пойти завтра…
Леля молчала, а Борис сказал:
— Там посмотрим.
7
Утром, когда Вася ушел в школу, Борис помог Леле собрать вещи, ее и Веткины. Как назло, под руку попадались его подарки, — косынка, Веткины варежки, маленькие лыжи с красными палками, с одной палки соскочило кольцо, он все собирался закрепить, да так и не собрался.
Чемодан был набит доверху, не закрывался, и Борис решил уложить детские вещи отдельно. Взял свой клетчатый, очень удобный чемодан, который купил еще в прошлом году, до Лели. Уложил аккуратно, любо-дорого было поглядеть, все вошло — и шубка, и платья, и белье, и Веткины игрушки.
Потом защелкнул «молнию», а к чемодану прислонил лыжи и палки.
— Я тебе чемодан верну, — сказала Леля.
Борис был деловит, озабочен, но не печален. Леля подумала, может быть, не очень уж сильно любил он ее, если так спокойно, обстоятельно укладывает вещи, не забывая ни о чем.
Ей стало чуточку обидно, но все-таки она обрадовалась, что он не переживает.
Ветка все время вертелась под ногами, приставала:
— Папа, мы на машине поедем? На твоей машине?
Она любила ездить с ним, иногда он брал ее с собой, и она сидела рядом, на переднем сиденье и смотрела, как одна за другой меняются в счетчике цифры.
Только что было десять, а вот уже двенадцать, потом двадцать пять, потом тридцать, потом сорок…
Придя домой, рассказывала, что сама видела, как в папиной машине, не видимый никому, кроме нее, живет маленький, не больше пальца, человечек, и это он меняет цифры, сам, своей рукой…
В тот день Борис работал во вторую смену. Время было еще раннее, но дома оставаться не хотелось, и он поехал к себе, в парк, дождался сменщика и вернулся домой на машине.
Он ехал знакомыми улицами и, странное дело, очень ясно, до того отчетливо, словно смотрел в бинокль, видел все, что было вокруг: тротуары, покрытые хрупким снегом, уже доживающим последние дни, голые ветви деревьев.
Борису вспомнилось, как еще совсем недавно, — когда это было? — они пришли на аэровокзал, и Леля изумленно оглядывалась, а
