взревел Блант и потянулся рукой к тяжелому башмаку, валявшемуся поодаль.
Это было не такое уж безобидное оружие. Обувь тех дней часто имела дубовые подошвы и остроносые передки, набитые кожей или шерстью. В грязную погоду тяжелые башмаки или деревянные колодки, как коньки на ремешках, крепились к мягкой обуви. Башмак, который поднял Блант, был восемнадцати или двадцати дюймов длиной, с подошвой толщиной в два — два с половиной дюйма. Разъяренный «холостяк» шагнул вперед, Гаскойн попытался встать у него на пути.
— Не трогай его, Блант, — умоляюще сказал он, — он же ещё новичок и не знает наших обычаев.
— Уйди, Гаскойн, — прохрипел Блант, отбрасывая его в сторону, — я обучу этого щенка нашим обычаям так, что он не скоро их забудет.
У ног Майлза взялся точно такой же башмак. Он поднял его и отпрянул к стене, сердце Майлза стучало как набатный колокол, но в нем не было страха. Взгляд голубых глаз выражал такую отчаянную решимость, что Блант слегка оробел.
— Том! Уотт! Нед! — кликнул он своих друзей. — Скорее сюда! Помогите мне проучить этого недоумка!
— Только попробуйте, — тяжело дыша, сказал Майлз, — я ударю первого, кто приблизится.
Гаскойн незаметно обошел бакалавров с тыла и прошмыгнул к дверям, за помощью.
Драка длилась считанные секунды, хотя была жестокой с обеих сторон Майлз нанес сильный удар наступавшему Бланту, но при этом слишком волновался, чтобы кулак его точно попал в цель. Блант выпустил из рук башмак и обхватил корпус Майлза, пытаясь сковать его движения.
Майлз тоже бросил свой башмак и, высвободив правую руку и, описав ею короткую дугу, ударил Бланта прямо в лицо, ещё одним ударом Блант был отброшен назад. Все это произошло в мгновение ока, и тут же трое других бакалавров повисли на Майлзе, придавив его своей тяжестью. Секунду или две все они ещё держались на ногах, а затем клубок судорожно сплетшихся тел рухнул на пол.
Майлз дрался с яростью дикого кота, пуская в ход кулаки, локти, каблуки и колени. Одного из обидчиков он схватил за воротник и разорвал ему куртку от шеи до пояса; другому угодил ногой в солнечное сплетение и сбил дыхание. Те, кто не принимали участия в драке, облепили стоявшие поблизости скамьи и кровати. Но страх перед «холостяками» так глубоко укоренился в них, что никто не осмелился прийти на выручку Майлзу, и тот бился в одиночестве.
Но одному не осилить четверых здоровых парней, сопротивление Майлза стало слабеть.
Блант вспомнил про свой башмак, поднял его и, бледный от гнева, с разбитой в кровь губой, застыл над клубком сцепившихся борцов. Глаза его зловеще сверкнули, это был взгляд убийцы.
— Подставьте его мне! — прошипел он, занося свой башмак, — я его мигом успокою!
Это удалось не сразу, но все же, улучив момент, Блант изо всех сил ударил Майлза по голове.
Тот лишь слегка смягчил его, прикрывшись рукой. И только тут Майлз издал хриплый стонущий крик.
— Господи Боже! — в ужасе воскликнул Эдмунд Уилкс. — Они же убьют его!
Блант нанёс ещё два удара, оба в корпус, а потом Майлза, опрокинутого лицом вниз, прижали к полу, и Блант изготовился для страшного завершающего удара.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
— Что за шум, мессиры? — послышался знакомый всем голос, который заставил юношей содрогнуться, как от громового раската. В дверях стоял сэр Джемс Ли. Драка мгновенно прекратилась, а её участники поднялись на ноги.
Старшие покорно вытянулись перед своим начальником, но Майлз словно ослеп и оглох от ярости, он не отдавал себе отчета в своих действиях. Белый, как смерть, он стоял, дико озираясь и тяжело дыша. И вдруг закричал:
— Кто ударил меня? Кто ударил лежачего? Я пущу кровь тому, кто ударил меня!
Его взгляд остановился на Бланте.
— Это ты?! Ты, трус, бил меня из-за чужих спин!
С этими словами он готов был пантерой броситься на своего врага.
— Стой! — крикнул сэр Джемс Ли, хватая его за руку.
Ярость застилала Майлзу глаза, он не мог понять, кто держит его за руку.
— Не мешай! — орал он, вырываясь и пиная рыцаря. — Пусти меня! Я убью это трусливое ничтожество!
Тут он почувствовал, что крепко прижат к стене, а потом, как только взгляд его немного прояснился, он увидел перед собой суровое лицо одноглазого рыцаря.
— Узнаешь меня? — послышался хриплый голос.
Майлз тут же прекратил сопротивление, его руки опустились по швам.
— Да, — задыхаясь, произнес он. — Узнаю.
Он с трудом перевел дыхание, и неожиданно его плечи затряслись от рыданий.
Стиснув руки обоих зачинщиков, сэр Джемс повел их к себе в кабинет, за ними робко семенили другие оруженосцы. Но сэр Джемс захлопнул перед ними дверь, оставив шушукаться на каменных ступенях.
— Ну что, Уолтер Блант? — сказал он, усевшись на свое жесткое кресло. — Что все это значит?
— Ну… это… — забормотал Блант, слизывая кровь с губы, — этот парень… Майлз Фолворт, сеял смуту и недовольство с тех пор, как прибыл сюда. …И за то, что он сеял смуту, я его впоследствии и наказал.
— Ты лжёшь! — взорвался Майлз. — Никогда в жизни я не был смутьяном!
— Помолчите, сэр, — сурово сказал сэр Джемс. — До вас дойдет очередь.
— Нет, — возмутился Майлз, — я не буду молчать. У меня здесь нет друзей, но молчать я не буду и не стану терпеть напраслину!
Даже Блант был поражён храбростью Майлза. Со стариком никто ещё не осмеливался так говорить. Сам Блант боялся даже глаза поднять. Какое-то время сэр Джемс хранил молчание, с ужасающим спокойствием глядя на Майлза.
— Сэр, — раздался наконец глухой голос капитана, — вы ничего не знаете о здешних порядках и правилах. Пришло время зарубить их себе на носу. Попробуйте только что-нибудь вякнуть без моего приказа, и я посажу вас в темницу главной башни остудить горячую голову.
В спокойном тоне старого рыцаря звучала такая непререкаемость, что Майлз почувствовал себя совершенно усмиренным.
— А теперь, Блант, — сказал сэр
