увидел эту богатую и не очень для него любезную пантомиму, это все-таки его богатая дочь. И как он не был добр, но подобная вольность незамужней дочери с незнакомым мужчиной — небогатого, не знатного сына боярского, которого она только вчера, м-гм, увидела, его все же возмутила. Он ведь вообще не хотел показать ее гостю. Пусть дочь сидит на женской половине!
— Дарья, — произнес он с нажимом на пару тонов ниже, строго глядя на нее, — у нас тут сугубо мужской разговор и ты будешь мешаться. Иди к себе, — замолчал, зримо колеблясь, потом сказал, хотя только что подумал другое, — за ужином придешь, там и увидишься.
Попытка мудрого опытного отца разрулить сложную ситуацию, как понимал Саша, была вдребезги разбита дочерью мановением руки, нет, даже нежным пальчиком. Вот ведь лукавая аферистка!
— А я, тятенька, вам квасу принесла с пирогами, — с придыханием произнесла девушка нежным, даже нежнейшим голосом. Такой тембр и тон представительницы женского пола обычно пускают в ход с мужчинами, когда надо показать, мол, какая я белая и пушистая, маленький котеночек, который просится к вам на руки, обогреть и приголубить. Мо-о-жно?
Устоять от такого сильного и чувствительного натиска здесь может только твердокаменный мужчина-неандерталец, видевший в каждой женщине лишь полтораста фунтов костей и мяса. Князь таковым, конечно же, никогда не был. Он сдался сразу, попаданец даже не успел продумать всю сложившуюся ситуацию.
— Давай квасу, — гораздо мягче сказал Александр Никитич, собираясь добавить, что после этого дочери можно уйти, ведь тут можно быть только мужчинам. Но Даша, чувствуя, что выбрала правильный тон, а железо ковать надо, пока оно горячо, умильно затараторила:
— И пирогов велела принести. Твои любимые, одни с лесной малиной, другие с садовой земляникой.
— Обедать скоро, — напомнил князь, окончательно сдаваясь.
— У-у, что вам, мужчинам, будет. Перед трапезой немного перекусить и не заметите. Я сейчас, мигом!
Она выскочила из кабинета в обширный коридор. Слышно было, как командует и пушит слуг, готовясь к небольшой трапезе перед основной, на которой она себе место уже резервировала.
— Последняя моя и теперь единственная, — сердито, но с родительской гордостью сказал князь, — вся в Хилковых. Если что захочет, лучше сразу сдаться, а не то стопчет, как стадо крупных лошадей
Он немного помолчал, с горечью добавил:
— Всего у меня три сына было и дочь, не считая тех, кто умер в младенчестве. Но не сбылось, Господь не захотел. Двое давно уже погибли в сражениях, одного сожрала прошлогодняя неведомая лихорадка. Никто и ожениться не смог, чтобы детей оставить. Осталась вот последыш и тоже без детей.
Он помолчал, коротко помолился на образа, добавил:
— И та иной раз откаблучит, хоть стой, хоть падай. Вчерась удрала от положенных слуг, нарвалась на базарных татей, хорошо ты попался, а то ведь и ее бы убили.
Влетела дочь, отрезав нехороший разговор, стала торопить слуг для небольшой заедки для мужчин. Сама расставила две изящно украшенные серебряные чаши с позолотой, придвинула к мужчинам два золотых кубка. Налила квас. Под этим предлогом, несмотря на жесткие нравы того допетровского времени, трижды сумела коснуться Дмитрия. Оба при этом содрогались, словно в них одновременно попадали разряды электрического тока.
При виде такой неприличной картины, и это еще мягко сказано, князю Хилкову хватило твердости набраться решимости и вытеснить активную дочь из кабинета под предлогом переодеться мужчинам к ужину. Но остаться мужчинам вдвоем все равно на долго не удалось — уже другой слуга позвал на парадный ужин. Это ж XXVIIIвек без электричества и газа. Лишь печи на дровах и изысканные блюда, которые можно только сразу кушать. Иначе получается жалкая дребедень, подаваемая не к княжескому столу, а простонародным нищим.
Хотя, это было даже к лучшему. Дмитрий все это время провел, как во сне. Не чувствовал вкуса ни кваса, ни пирогов, спросите, что ел-пил, даже не скажет. Ох уж эти красивые, но хитрые женщины, веревки они запросто вьют из сильного пола. И чего про мужчин говорят — хозяева де? Несчастные подкаблучники!
И хотя князю явно хотелось уже бранно поговорить нежданным гостем, но он кое-как сдержался. И ужинать пора, и ругаться со спасителем единственной дочери, которого сам же и пригласил, не хотелось. Вместо этого он, после того, как поели пирогов с квасом, хлопнул в ладони, давая знак слугам, и пригласил в большую трапезную, где уже было много людей — каких-то гостей, бедных приживалок-родственниц, просто слуг и служанок.
Здесь все уже было заранее продумано и режиссировано молодой хозяйкой и подкорректировано на всякий случай осторожным князем. Молодым ведь только власть, так они и набедокурят! А потом кто будет исправлять и улещать нехорошее?
Дмитрия торжественно под руки отвели на лучшее место почетного гостя и окружили массой мужчин, через строй которых прорваться, вроде бы, было невозможно. Даша хотя было здесь же, но далеко, на женской стороне стола. Управлять же всем этим довольно сложным процессом она позволила престарелым тетушкам, а сама скромно сидела на самом видном месте, великодушно позволив любоваться собой. И ведь ни разу не промахнулась, плутовка.
Даже на расстоянии она оказалась чудо, как хороша. Не верьте карикатурным образам допетровской моды, сделанным в угоду западникам при Петре и его наследникам. Дмитрий аж покрутил ворот кафтана, до того она была волшебно-красива. Косметика, разумеется, была только естественной — свекла, сажа, морковь, но так привлекательно она была уложена тоненькими линиями и рассчитано-невнятными тенями, что мужчинам лишь оставалась сдаваться. Причем не только гостю Дмитрию, но и отцу Александру Никитичу.
Одетая в белое польское платье, расчетливо украшенная несколькими золотыми украшениями, она не давала мужчинам никаких шансов. Пышно взбитые русые волосы были, по канонам тех лет, прикрыты платочком. Причем так, что они скорее больше открывали и указывали, чем скрывали.
Князь Александр Никитич, увидев свою дочь так разодетой вопреки обычаю, с досадой хлопнул большую чарку водки. Вообще-то он не был большим любителем крепкого спиртного и предпочитал за ужином бокал слабого фряжского вина. Но раз родная дочь такое откаблучивает, то что ж…
Дмитрий также не собирался останавливаться. И то же, в общем-то с досады. В этом замшелом средневековом обществе, где социальные перегородки сильнее железобетонных, им никогда не сблизиться. И ничего, что оба они дворяне, зато он на самом низу дворянского общества, а она — вверху, представляя цвет российского общества тех лет. Лучше уж не мечтать понапрасну, а нажраться в обоих смыслах
