котором Миша узнал Корнелия Удалова, начальника стройконторы. — Какими судьбами? Садитесь рядом, тут место есть. У вас какая очередь?
— Я… у меня никакой. Я, наверно, пойду. Я завтра зайду.
— И не мечтайте, — сказал Удалов. — Завтра не принимают. Я и так три дня стоял по записи.
Удалов раскрыл ладонь, на которой химическим карандашом был изображен крупный номер двадцать восемь.
— Садитесь, — сказал он. — Если дверь была открыта, то примут. Нас уже мало осталось.
И так как Стендаль был последним и никому из присутствовавших не был конкурентом, то к Удалову присоединились прочие пациенты.
— Садитесь, — неслось со скамеек. — Она быстро принимает.
И Миша сел на край скамейки.
В приемной Миша насчитал шесть человек. Были они различны, и, видно, различны были причины, приведшие их сюда. У Удалова болел зуб.
— У вас тоже? — спросил Удалов Мишу.
— Нет, — сказал Миша.
— А я три ночи не спал. Пошел в поликлинику, а врачиха говорит — надо удалять. А жена мне тогда сказала: «Корнелий, Глумушка может заговорить. Она Погосяну в нашем дворе заговорила. И нерв даже извлекать не пришлось». Вот я и пришел.
— А что с этим? — спросил Миша тихо.
— Не узнаете? С метеостанции.
— С метеостанции?
— Чего шепчетесь? — сказал человек напротив в низко надвинутой шляпе и плаще с поднятым воротником. — Я попрошу без разглашения.
— Ясное дело, — согласился Удалов. — Мы здесь все без разглашения. Какой дурак сознается? Просто мой знакомый вами заинтересовался. Я и говорю, что вы с метеостанции. Даже фамилию не назвал.
— Ваш знакомый работает в городской газете и, возможно, пришел сюда по заданию, — ответил человек в надвинутой шляпе. — Мы ему доверять не можем.
— Из газеты? — спросил толстяк с козлом на поводке. — Вы лучше тоща уйдите. Нам в фельетон попадать не с руки. И без вас горя много. У меня репутация.
Козел задрал бородатую морду к толстяку, легко приподнял передние ноги, уперся копытом в колени и лизнул толстяка в подбородок.
— Пусть уходит, — поддержала его маленькая женщина в сером платке, пока толстяк отталкивал козла.
— Я не от газеты, — сказал тогда Стендаль. — Даю честное слово. Я по собственной инициативе.
Обитая черной клеенкой дверь в горницу распахнулась, и оттуда вышел бородатый мужчина с рюкзаком за плечами. Он счастливо улыбался, не замечая окружающих.
Человек с метеостанции вскочил, засуетился, подбежал к двери и спросил:
— Можно заходить, или вы пригласите?
— Снимите шляпу, — сказал в ответ из горницы старушечий голос. — И заходите. Не могу же я до утра вас принимать.
— Так что же он? — спросил снова Миша Удалова, как только в приемной наступила тишина.
— Прогноз делает, — ответил Удалов. — Он уже жаловался. Десять ошибок за две недели. Климат в настоящее время жутко испортился — никакой надежности, несмотря на метеорологические спутники.
— А она при чем?
— Говорят, может. А то у него никакой надежды. Его крестьянство замучило — косить или подождать? А что он может ответить?
— Странно, — сказал Миша.
— А все-таки, — настаивал Удалов. — У вас-то какое дело? Не задание, надеюсь, чтобы разоблачить?
— У меня личное дело. И сильно зуб болит?
— Сейчас ничего. У меня всегда, как приду в поликлинику, боль унимается.
— Это нервы, — сказал человек с козлом. Козел тянул за поводок, хотел уйти на улицу.
— А зубы вообще нервная болезнь, — поддержала его женщина в сером платке. — Язва тоже.
— А у вас язва? — спросил Миша.
— Нет, — сказала женщина. — У меня дочка замуж собралась. А ему в армию осенью уходить. Какая уж там семья! Так вы не из газеты?
— Вообще-то из газеты, но сейчас не из газеты, — объяснил Миша.
— Если вам нужно приворотное зелье, — сказал человек с козлом, — то советую быть крайне осторожным.
— Нет, что вы.
Миша покраснел.
— Ясно, что не от газеты, — сказал молчавший до того мужчина с выгоревшими бровями и ресницами, в высоких охотничьих сапогах и ватнике. — Влюбился. Смотри, Иван, он влюбился.
Сосед его, пожарник, дремавший, прислонивши каску к бадье с фикусом, проснулся и согласился.
— Спокойный, черт, — сказал мужчина в ватнике про пожарника. — Пятый раз приходит. Привык уже. А я вот нет, не могу.
— Пятый раз? — подивился Удалов. — А что такое, что такое?
— Шланг потерял, — сказал мужчина в ватнике. — Часто теряет всякие предметы пожарного обихода.
— И она находит?
— Обязательно, — ответил мужчина в ватнике. — В прошлый раз три огнетушителя ему отыскала. Хороший она человек. Душевный. А меня браконьеры замучили. Тропу знают. Вот и хочу старуху про тропу спросить. Из рыбоохраны я.
Вышел метеоролог, быстрыми движениями свертывая в рулон синоптическую карту.
— Ну как? — спросил его человек в ватнике.
— С завтрашнего дня без осадков! И до конца недели.
Что я им говорил! — Шляпа у метеоролога перекочевала со лба на затылок, лицо его блестело от пота. — Сегейда антициклон у Антильских не учитывал. Я ему говорил — заденет. А он — далеко. А надо было учесть!
Следующей исчезла за дверью женщина в сером платке. И лишь скрылась, как из кабинета донеслось бормотание, быстро повысившееся до отдельных резких возгласов. За дверью ссорились, спорили. Через минуту женщина выскочила наружу, прижимая к груди узелок с дарами Глумушке.
— И не приставайте ко мне с непристойными предложениями! — кричала ей вслед колдунья. — Вы хотите лишить людей счастья? Да? Так вам это не удастся.
— Я мать! — крикнула женщина, уходя. — Я буду жаловаться.
— Следующий, — пригласила Глумушка.
Мише никак не удавалось увидеть ее — дверь раскрывалась в его сторону, и лишь сварливый голос доносился до него.
— Иван, тебе, — сказал человек в ватнике.
— Что потерял? — спросила Глумушка, не закрывая двери.
— Шланг куда-то задевался. Лейтенант говорит: ты, Сидоренков, последним шланг в руке держал. Ты, говорит, и отыскивай.
— Завтра зайдешь до восьми тридцати, — велела Глумушка. — Следующий.
— Ну, тогда моя очередь, — сказал человек в ватнике.
Пожарник снова задремал у фикуса.
Неожиданность увиденных сцен отвлекла Стендаля от мыслей о возлюбленной.
