— Prima causa vinum optimum potatum, — пробормотала Джессика, осознав возможные последствия. — Главная причина — отличное вино, выпитое ими.
И подмигнула мне.
9
Прежде чем уехать из бора, Мати открыла багажник и расстегнула лежащую там спортивную сумку.
— Вам нетрудно будет надеть вот это?
Несмотря на вежливую форму, это был не вопрос — приказ.
— А что это? — спросил я.
— Вам будет чуть великоват, но это не страшно.
Я залез в сумку — почему я ей подчинялся? — и вытащил оттуда синий комбинезон, какой носят водопроводчики, электрики и прочие мастеровые.
— Я сказала соседке, что привезу из Таллина специалиста, чтобы он починил мой отопительный котел, — сказала Мати в ответ на мой недоуменный взгляд. — А как еще я могу объяснить ваше присутствие в своем доме?
В этом, вынужден признать, был свой резон.
Эстонцы в своей массе народ крупный — пояс комбинезона доходил мне чуть ли не до подмышек.
— Что?
Мати ухмылялась:
— Ничего, ничего! Простите. Я сейчас это поправлю.
Она повернула меня спиной и подтянула лямки: мастеровые всего мира — люди практичные, и комбинезоны у них всеразмерные.
— А штанины можно подвернуть, — сказала она, разглаживая комбинезон у меня на груди.
Заботливая мать не проделала бы это так бережно. Эта женщина с мужским именем не переставала меня удивлять.
Позже в машине я опять поймал на ее губах усмешку. Я, наверное, действительно выглядел смешным: хрупкий латинянин, утопающий в одеждах могучих северян.
Одноэтажный, с небольшой мансардой, дом Мати стоял под редкими высокими соснами, одна из которых поскрипывала на ветру. Моря видно не было — перед нами по обе стороны улочки стояли достаточно скромные, видимо, еще с советских времен, дачи. Но вокруг было так тихо, что и здесь слышался мерный, одновременно волнующий и успокаивающий шум прибоя.
Мати что-то громко приказала мне по-эстонски. Я, естественно, не понял, но залез в багажник и достал сумку. Я угадал правильно: моя спутница кивнула и открыла калитку во двор. В окне соседней дачи появилось и тут же исчезло женское лицо. Я успел заметить очки в толстой оправе и седые кудри.
Ключ от дома полковник разведки прятал так. Слева от входа в большом напольном горшке росла уже отцветшая фуксия. Мати покачнула горшок, стоявший на плоских камнях, и вытащила из-под него плоский же ключ.
— Зачем вы прячете ключ, раз вы живете одна? — не удержавшись, спросил я.
— А если я его потеряю? А если у меня его вытащат в городе? — Мати победно повертела ключом у меня перед носом. — А так я всегда уверена, что буду ночевать в своей постели.
— Но ведь так о нем может знать каждый водопроводчик?
— А! Ко мне никто не ходит.
Мати открыла замок и вошла в дом. Я прижал палец к губам, достал свой карманный компьютер и снова включил определитель «жучков». А моя коллега опять дернула плечом, чтобы показать, как все эти новомодные глупости ее забавляют.
— Теперь можем говорить? — с издевкой спросила Мати. — Вы видели ее?
— Кого?
— Соседку с той дачи.
— Видел.
— Я подозреваю, что она с этим как-то связана. Идемте наверх!
Я последовал за ней по винтовой лестнице в мансарду. Окно, выходящее на соседнюю дачу, было занавешено легкой серой шторой, перед которой на штативе стояло нечто вроде подзорной трубы. Я с изумлением наблюдал, как Мати приникла к видоискателю. Точно у нее крыша поехала!
— Вот, смотрите сами, — сказала Мати.
Тут я понял. Окно на самом деле было затянуто мелкой сеткой, как от комаров. Снаружи сетка казалась сплошной, как занавеска. Но поскольку зрительная труба стояла вплотную к окну, с этой стороны можно было наблюдать за домом, не боясь быть раскрытым.
Я нагнулся к глазку. Зрительная труба была направлена на окно первого этажа. Оно до половины было закрыто вышитыми бежевыми занавесками, поверх которых виднелась какая-то полка.
— И что я должен там увидеть? — спросил я.
— Вы что, совсем слепой? — прошипела Мати.
Она оттолкнула меня, приникла к видоискателю и снова посторонилась.
— Вон же она! Как можно не увидеть?
Я послушно пригляделся. Большого выбора объектов у меня не было. То, что имела в виду Мати, не могло быть ничем иным, кроме небольшого продолговатого предмета, лежащего на полке.
— Кто она? — спросил я, не реагируя на раздраженный тон полковника советской разведки.
— Бритва! Электрическая бритва. Это такой предмет, которым мужчины водят по щекам, чтобы на них не росла борода.
Я пригляделся. Это действительно могла быть электробритва.
— И что в этом странного?
— А то, что моя соседка живет в этом доме одна!
Мати по-прежнему шипела, как раскаленная сковородка, поражаясь такой тупости.
— Может быть, для нее это предмет, которым она пользуется сама. Многие женщины бреют ноги.
— Ага! Чтобы принимать любовников в семьдесят четыре года!
— Бритву мог забыть ее брат или сын, — сделал еще одно предположение я. — В следующее воскресенье приедет и заберет.
— У Марет есть сын, — ядовито согласилась Мати. — Только он работает в Финляндии и в последний раз был здесь два месяца назад.
— И что, он не мог забыть свою бритву?
— Мог! Но она то лежит на полке, то исчезает и снова появляется.
— И какое вы из всего этого делаете заключение?
— В доме живет мужчина! Но об этом в поселке никто не знает.
— Тот самый мужчина, который убивает мышей?
Я специально не сказал «белых».
Мати смерила меня взглядом:
— Тот самый, в которого вы поверите, когда он трахнет вам по башке!
По части незатейливого, но энергичного сарказма соревноваться с ней было бессмысленно.
— Я сделаю нам чаю, — заявила Мати, повернулась и исчезла в стуке каблучков по ступенькам.
Я присел на кровать, чтобы немного успокоиться. Я давно — может быть, никогда — не оказывался в более дурацком положении. Со мной — тоже, кстати, полковником российской разведки, но в первую очередь уважаемым американским гражданином, не очень важным, но все же членом нью-йоркского приличного общества, знакомого с мультимиллионерами и полудюжиной миллиардеров, которые определяют политику своего государства и экономику большей части земного шара, — обращались как с мальчиком на побегушках! Хорошо, она женщина, и она считает, что попала в беду. Но почему она уверена, что может как хочет помыкать человеком, примчавшимся ей на помощь?
