1870 г.).
Следует отметить, что это была первая попытка европейского правления, созданного на консервативной, если не сказать реакционной, основе, и она показала, что консервативные силы тоже способны иметь свое видение будущего Европы. Так что построение Европы не является прерогативой лишь так называемых прогрессивных сил…
Гитлер и Сталин: объединение ценой крови и слёз
Так же как в случае Наполеона, две последние попытки, предшествовавшие образованию Евросоюза, возникли при особых обстоятельствах. Обе осуществлялись силой оружия и посредством диктаторских режимов, олицетворяемых Гитлером и Сталиным. Примечательно, что оба режима, при всех их различиях, были современными гибридами древнегреческих тираний: подобно им, нацизм и коммунизм были основаны на мобилизации народных масс.
При наших либерально-демократических режимах считается неприличным упоминать имена этих двух деятелей. Тем не менее с точки зрения историографии надо признать, что оба выдвигали последовательные и масштабные общеевропейские проекты.
Гитлер впервые упомянул «Новый порядок Европы» (Neuordnung Europas) еще в 1938 году на встрече с Муссолини, а затем в 1940 г. на встрече с Петеном. Официально он объявил о нем в 1941 году в своем выступлении во Дворце спорта в Берлине: «Я уверен, что 1941-й станет историческим годом великого нового порядка Европы»[15]. Как следовало из нацистской пропаганды, речь шла о создании новой экономически объединенной Европы наподобие Великой восточноазиатской сферы взаимного процветания, возглавляемой правительством императорской Японии; в этот блок вошла бы вся Европа, за исключением евреев и советских «юдо-большевиков». Истинной целью было объединение континента во главе с Германией. Этот крайне рестриктивный замысел тем не менее нашел поддержку среди многих французских интеллектуалов и пацифистов, таких, как Дрие Ла Рошель, который в период между войнами поддерживал идею Соединенных Штатов Европы и сотрудничал с нацистской Германией после оккупации Франции в июне 1940 года.
Таким образом, до поворотного момента в ходе войны в 1943 году размышления и предложения об объединенной Европе появлялись одно за другим под зазывными заголовками, которые могли бы принадлежать перу нынешних сторонников объединения: «Настало время объединиться» (Морис Ламбиллотт, 1940 г.), «Рационализация континентальной экономики» (Жорж Лафон, 1941 г.), «Экономический порядок новой Европы» (Вальтер Функ, 1941 г.), «Конец препятствиям на пути к Европейскому союзу» (Луи Ле Фур, 1941 г.), «Доклад об общеевропейском методе» (Анри де Ман, 1942 г.), «Интеграция Восточной Европы» (Антон Зишка, 1942 г.), «Великое пространство и новый порядок в мировой экономике» (Фердинанд Фрид, 1942 г.), «Завтрашний день европейской Конституции» (издание «Франкфуртер Цайтунг», 1942 г.). Все эти публикации подчеркивали значение, которое нацисты придавали своему проекту по новому европейскому порядку и который пропагандировали в мощных наглядных кампаниях и в многочисленных публичных и радиодебатах.
Как отметил Бернар Брюнето, проект Гитлера, несмотря на всю его жестокость, принудительные реквизиции и работы (Service du travail obligatoire, STO – англ.: Служба обязательного труда), был далек от того, чтобы «сводиться к вопросу оппортунизма или чисто фашистской ангажированности. Его замысел поддерживали искренние сторонники объединения Европы, которые верили, что продолжают политическую борьбу, которую многие из них начали в 20-е годы.
Это были пацифисты, мечтавшие покончить с государственным суверенитетом; технические специалисты, верившие в преимущества экономического правительства; социалисты в поисках последней созидательной утопии. Все они были жертвами иллюзии, заставившей их поверить в преданность Гитлера интересам Европы и не замечать окружавших их чудовищных преступлений его нового порядка. […] Интеллектуалы-европеисты режима Виши продолжали размышлять, как во времена Бриана, над условиями создания политической и экономической федерации. Их терминология порой ставила в тупик: “община общин”, “надконтинентальный орган управления”, “единая федеральная валюта”»[16]. А может быть, планы на будущее Европы, зарождавшиеся во время оккупации, были всего лишь тревожной предысторией к нашей сегодняшней демократической европейской действительности?
Интеллектуалы и энтузиасты-корпоративисты, близкие к Виши, которых стали цитировать после войны, как, например, Андре Зигфрида («Глубокое единство «западной цивилизации»»[17]) и особенно экономиста Франсуа Перру («Федеральная власть и единая валюта»[18]), многие из которых посещали Школу подготовки кадров в Урьяже, сблизились с Жаном Монне и стали вдохновителями не только послевоенной мысли, но и самой концепции Европейского проекта. Об этом пишут в своих работах Бернар Брюнето и Антонин Коэн[19].
Они подчеркивают, что рождение европейской общности из Сопротивления было далеко от официальной исторической версии. Напротив, оно обязано идеологам корпоративизма, которые восхищались итальянским и немецким корпоративизмом периода до 1940 г. и таким образом оказали влияние на строительство Европы. Отмечается, что идея о том, чтобы рыночной экономикой управлял некий наднациональный орган без контроля со стороны парламента, как это было предложено Жаном Монне и Робером Шуманом 9 мая 1950 года, вытекает из третьего варианта концепции экономики и политики, а это и не капитализм, и не социализм. Поэтому учредительный акт европейского строительства выступает в ином свете и выглядит уже не как начальная стадия, а как завершающая. Здесь, кстати, следует отметить, что две крупнейшие работы Франсуа Перру, которые оказались удалены из его официальной библиографии, были опубликованы в 1938 году под заглавием «Капитализм и рабочая коммуна» (Capitalisme et communauté de travail) и в 1942 году под заглавием «Сообщество» (Communauté). Термин закрепился и даже официальным названием объединенной Европы вплоть до Маастрихтского договора.
Следует соблюдать осторожность и не путать вишистский режим с нацистским, а Урьяж с Виши, поскольку Школа была закрыта по приказу Лаваля 1 января 1943 года, и некоторые из ее слушателей сделали правильный выбор и присоединились к Сопротивлению. Так или иначе, в течение первых лет оккупации многие из будущих основателей Европейского сообщества симпатизировали Национальной революции, эмблемой которой был Петен, и корпоративизму, который воспринимался не только как экономическая, но и политическая, и антипарламентская доктрина. Разве Робер Шуман, «отец-основатель Европы», вместе с Жаном Монне не голосовал за полные полномочия маршала Петена 10 июля 1940 года и не принял пост замминистра в его первом правительстве? Все они опасались социализма и коммунизма, что привело их к мысли о сильном государстве, которое было бы ответственно за возрождение общества и разрешало бы споры между противоборствующими классами, что является главным отличием демократического режима.
Христианские убеждения, находившиеся под сильным влиянием Эммануэля Мунье и его персонализма, также объясняют, почему после войны упомянутые деятели принадлежали к широким рядам христиан-демократов, тех самых, что проложили дорогу Европейскому экономическому сообществу, вдохновленные либерализмом 1950-х годов, и не видели никакой иной формулы для Европы. Начиная с Конрада Аденауэра и Вальтера Хальштейна, дипломата и первого председателя Еврокомиссии с 1958 по 1967 гг., и до Жака Делора (не забывая при этом итальянца Де Гаспери, бельгийца Поля-Анри Спаака или французов Робера Шумана и Жана Монне) большинство лиц, подписавших первые
