дверь, которая вела в служебный коридор. Это была первая удача. Теперь удача вторая. В том же баре днями раньше я познакомился с одним французом. Его фамилия была, как это ни смешно звучит, Бальзак. Только не Оноре де, а Кристиан-Леопольд. Правда, смешно?
ИНДЕЙКИН. Не очень.
РЖАВЦЕВ. У вас плохо с чувством юмора. Так вот, этот Кристиан-Леопольд после трех рюмок поведал мне, что задолжал за отель, а деньги у него только на билет домой. Я выразил готовность заплатить за его номер, но поставил условие: он должен уехать из гостиницы незаметно и ключи от номера оставить мне. Он согласился и сделал все так, как я просил. Поэтому, когда я беседовал с вами той ночью, я знал про дверь в комнате бармена, и у меня в кармане были ключи от номера Кристиана-Леопольда. Тогда вы закрыли глаза и сделали вид, что спите.
ИНДЕЙКИН. Я действительно заснул.
РЖАВЦЕВ. Неправда. Когда вы закрыли глаза и сделали вид, что спите, я вышел из бара и направился в комнату бармена. Через пару минут я уже был в номере Бальзака. Минут через десять в номер вошла служащая отеля. Может быть, вы обратили на нее внимание. Худенькая такая. Клеманс ее зовут.
ИНДЕЙКИН. Не обратил.
РЖАВЦЕВ. Она вошла и сказала: «В отеле ищут кого-то, скорее всего, вас. Раздевайтесь, ложитесь в постель и накройтесь одеялом. Поднимать одеяло они не будут». Так я и сделал. И верно. Минут через пять зашли какие-то люди. Походили-походили, потом ушли. Клеманс мне потом рассказывала, что они прошли два-три этажа, потом нашли в пустом номере бутылку виски, выпили и перестали искать. Такие у вас работники!
ИНДЕЙКИН. Мои люди не знали, что вы были с этой Клеманс в интимных отношениях. Это их ошибка.
РЖАВЦЕВ. Они не могли знать. Потому что никаких интимных отношений с ней у меня не было. Я вообще с ней до этого не был знаком.
ИНДЕЙКИН. Но она вас спасла.
РЖАВЦЕВ. Да. Поймите, Петр Васильевич, нормальные люди всегда помогают тем, кого ищут, и мешают тем, которые ищут. А вы сразу — интимные отношения. Вы всегда во всем ищете что-нибудь дурное. А вы поехали на кладбище? Я не ошибся?
ИНДЕЙКИН. Не ошиблись.
РЖАВЦЕВ. Хотите я догадаюсь, кто вас там встретил? Падре Бенуа. Угадал?
ИНДЕЙКИН. Да, на кладбище меня встретил католический священник.
РЖАВЦЕВ. Вас это не удивило?
ИНДЕЙКИН. Жизнь меня приучила ничему не удивляться.
РЖАВЦЕВ. Я позвонил ему из номера Бальзака. Сказал, что приедет русский, который будет интересоваться, где могила Сушкова. Я хотел, чтобы он помешал вам раскопать могилу.
ИНДЕЙКИН. Могу вас огорчить: он не помешал.
РЖАВЦЕВ. Значит, вы вынули гроб, обшарили покойника. Жуткая, наверное, была картина. Ночь. Кладбище. Человек роется в гробу. А камня нет! Страшно было ночью на кладбище?
ИНДЕЙКИН. Да не очень. Только я не могу понять, зачем вам нужно было придумывать историю с могилой. Просто для того, чтобы сгонять меня ночью на кладбище?
РЖАВЦЕВ. Вы нагло вели себя тогда. Но наглое лицемерие внушает уважение только людям, привыкшим прислуживать. Это сказал Бальзак. Не Кристиан-Леопольд, а самый что ни на есть Оноре де. И я придумал историю про камень в могиле Сушкова. Бред. Я не ожидал, что вы мне поверите. Но вы поверили. А что касается камня, то я знал, у кого он.
ИНДЕЙКИН. У кого?
РЖАВЦЕВ. Когда мы с вами беседовали, камень был у падре Бенуа.
ИНДЕЙКИН. У падре, который меня встретил на кладбище?
РЖАВЦЕВ. Да, у него. Не ожидали?
ИНДЕЙКИН. Не ожидал.
РЖАВЦЕВ. Тем не менее, это так. Падре Бенуа хорошо известен в католическом мире. Он итальянец; по-итальянски его имя Бенито. Но чтобы не напоминать о Муссолини, в честь которого он был когда-то назван, и который, кстати, не был ни католиком, ни вообще верующим, он зовет себя Бенуа, что звучит вполне приемлемо во франкофонской стране. Человек он очень порядочный. И Сушков это понял. Сушков был очень набожным, а так как православных священнослужителей в городе не было, он исповедовался падре Бенуа. Он рассказал падре, что у него есть очень дорогой камень, и попросил его использовать этот камень в благотворительных целях. Сушков долгое время жил в Африке и хотел, чтобы средства от продажи камня были направлены на помощь африканским детям. Падре ему обещал. И Сушков отдал ему камень. В тот момент, когда вы беседовали с падре, камень был у него.
ИНДЕЙКИН. И вы потом отняли у него камень.
РЖАВЦЕВ. Нет. Утром, после того как ваши люди ушли из отеля, я поехал на экскурсию, там, я был уверен, меня вы не найдете. После экскурсии — прямо в аэропорт и улетел в Стокгольм.
ИНДЕЙКИН. Почему вы не забрали у него камень?
РЖАВЦЕВ. У падре была охрана. Какая-никакая, но охрана. Сам я не смог бы с ней справиться. А вот ваши гориллы смогли бы. Кроме того, у вас были хорошие контакты с местным начальством. Они бы закрыли дело, и мы с вами утром улетели бы первым самолетом в Рим. Но не получилось.
ИНДЕЙКИН. Как вы узнали, что камень у падре?
РЖАВЦЕВ. Мне рассказала старуха, у которой жил Сушков. Он долго сомневался, не знал, кому оставить камень. А она ему посоветовала завещать камень африканским детям. И он отдал камень падре Бенуа, попросил его использовать этот бриллиант для помощи африканским детям.
ИНДЕЙКИН. Таким образом, священники просто забрали камень.
РЖАВЦЕВ. Нет. Они выполнили обещание, и деньги за бриллиант были направлены на помощь африканским детям. Кстати, вы знаете, где был найден этот камень?
ИНДЕЙКИН. Не интересовался.
РЖАВЦЕВ. Он был найден в Катанге.
ИНДЕЙКИН. И что из того?
РЖАВЦЕВ. А то, что он был найден в Африке. И принадлежит он Африке. Не мне и не вам. А Африке! Алмаз вернулся домой. И теперь он помогает африканским детям. И в этом есть какая-то высшая справедливость. Вы не можете отрицать, что наконец-то камень был использован в благородных целях. Когда вы были на кладбище, падре Бенуа не приглашал вас посетить храм?
ИНДЕЙКИН. Приглашал.
РЖАВЦЕВ. И вы не посетили?
ИНДЕЙКИН. Нет.
РЖАВЦЕВ. Зря. Кто туда входит, с того снимается половина его грехов.
ИНДЕЙКИН. Я уже это слышал.
РЖАВЦЕВ. Понимаете, Петр Васильевич, половина всех грехов. Вы бы туда вошли — и половины ваших грехов нет. А грехов у вас много.
ИНДЕЙКИН. Я атеист.
РЖАВЦЕВ. Да какой вы атеист! Вы не атеист, вы просто ни во что не верите. Ни во
