соглашается он все же при условии, что Анжелика Балабанова будет его заместителем. Условие было принято, и осенью 1912 года Муссолини с семьей переехал в Милан. Он поселился в двух шагах от Балабановой, с которой снова делил и политическую борьбу, и постель.
В 1938 году в своих мемуарах «Моя жизнь мятежницы» Анжелика Балабанова вспоминала, как, возвращаясь с ней после победы над партийной оппозицией, Муссолини показал ей на дерево и сказал: «Здесь мы повесим Турати и остальных реформистов». — «А где повесят нас, когда пролетариат с нами не согласится?»[74] — спросила Балабанова.
5
Первый и обязательный визит супруги Царфатти, как и все приезжавшие в Милан социалисты, нанесли чете вождей итальянского социализма — Анне Кулишовой и Филиппо Турати. Их апартаменты с дивным видом на площадь перед кафедральным собором находились на четвертом этаже. Маргарита очень волновалась при одной мысли о предстоящей встрече с самим основателем социалистической партии и его знаменитой русской подругой. Но Турати не произвел на нее большого впечатления. А вот Кулишова ее совершенно очаровала.
Выразительные глаза, волосы цвета червонного золота, широкая черная юбка, белоснежная блузка, красивая брошь — сама гармония. «Великая, блистательная женщина, многогранный талант которой сверкал, как бриллиант (…) На ее лице со следами былой красоты лежала печать русских, французских, итальянских тюрем и пережитых в литовской деревне страданий, куда она, восемнадцатилетняя дочь богатых родителей, пошла делить кров и скудную пищу с крестьянами. Там у нее началось воспаление суставов (…) Мистик до глубины своей русской души, она, как и большинство русских, была несгибаема в делах политических. Но влиять на события предпочитала незаметно и вселяла в мужчин убеждение, что решения принимают они. Высокие идеалы и врожденная гордость оберегали ее от мелкой суетности»[75], — написала Маргарита.
Русская ортодоксальная марксистка, сорокадевятилетняя Кулишова выглядела и вела себя, как молодая светская дама. Идеологом партии была, конечно, она, а не Турати. Маргарита по два раза в неделю приходила в салон Кулишовой «подышать у нее поднебесным и в то же время земным воздухом». Гости сидели на кожаных диванах в огромной гостиной с готическими окнами и рассуждали о политике, о социальных проблемах. Внизу на площади гремели трамваи, гостей обносили легкими закусками, а «Кулишова курила и слушала, не отводя строгого взгляда от собеседника, неожиданно вставляла свое возражение, а то и бранное слово». Хотя салон Кулишовой считался сугубо политическим, там бывали известные художники, писатели и поэты. Маргарита очень ценила встречи с ними.
Один из этих известных художников — Умберто Боччони — стал Маргаритиным любовником. Этот не долгий роман она тщательно скрывала от друзей и, разумеется, от мужа, не желая причинять ему боль. А скрывать богатство и тягу к буржуазному укладу жизни Маргарита и Чезаре считали ниже своего достоинства.
Богатство позволяло им разъезжать по всей Европе, посещать социалистические конгрессы, художественные выставки и модные магазины. Маргарита тратила много времени и денег на роскошные туалеты и драгоценности. Она никогда не опускалась до простонародных манер, как это делали ее знакомые социалистки, и не одевалась по-мужски, подобно многим суфражисткам[76], как тогда называли феминисток. Суфражистский конгресс, на котором Маргарите довелось присутствовать, она назвала «Конгрессом старости и уродства». Но в первый же год жизни в Милане она познакомилась со многими суфражистками и изменила свое суждение о них.
Часть суфражисток под руководством Анны Марии Мозони ратовала за создание независимого внепартийного суфражистского движения. Однако и они признавали авторитет Анны Кулишовой, хотя она не была суфражисткой и как истая марксистка считала борьбу за женское равноправие всего лишь одним из аспектов классовой борьбы. Кулишова требовала для женщин, равно как и для мужчин, права голоса, восьмичасового рабочего дня, равной оплаты за равный труд и полной свободы распоряжаться своей судьбой и своим телом.
Руководителем местной суфражистской лиги была Эрсилия Майно, которая стала близким другом супругов Царфатти в Милане. Субботними вечерами Маргарита и Чезаре ходили в гости к Эрсилии, которая приглашала к себе писателей и художников. Муж Эрсилии, Луиджи, председатель миланской Ассоциации адвокатов, нередко защищал в суде Турати, Кулишову и других социалистов. Один из самых громких процессов в Милане проходил летом 1906 года. Судили писателя и издателя Умберто Нотари за аморальность. Он издал роман, где описывалась жизнь молодой крестьянки, ставшей проституткой в большом городе. Кампанию в защиту Нотари организовали его друзья. Возглавил кампанию основатель нового движения в искусстве — «футуризма»[77] — поэт Филиппо Томмазо Маринетти[78]. Маргарита уговорила Чезаре стать одним из пяти защитников Нотари. Процесс окончился победой и для Нотари, которого оправдали, и для Чезаре Царфатти, за которым окончательно утвердилась репутация талантливого защитника в политических делах. Маргарита и Чезаре стали частыми гостями в доме Маринетти.
С первых же дней в Милане супруги Царфатти примкнули к лагерю реформистов Кулишовой и Турати и были вознаграждены: Чезаре Царфатти ввели в попечительский совет миланского Народного университета, как называлась бесплатная социалистическая школа для рабочих. А несколько позже партия поддержала кандидатуру Чезаре в миланский муниципалитет, и, пройдя на выборах, он стал его членом.
С приездом в Милан Анжелики Балабановой соперничество между ней и Кулишовой достигло высшей точки. Маргарита наблюдала борьбу за главенствующую роль в партии между этими двумя русскими еврейками с тем же восторгом, какой выражали древние римляне во время боев гладиаторов. О борьбе этих двух женщин она написала: «Они испытывают друг к другу такую ненависть, на которую мужчины не способны. Неужели и для таких женщин, как они, идеология — всего лишь ширма, за которой скрывается женское соперничество?»[79]
В конце концов Маргарита отошла и от Балабановой, и от Кулишовой, и у нее появились новые друзья, прежде всего люди искусства.
Положение Чезаре в партии упрочилось, и это помогло Маргарите получить постоянное место критика в «Аванти!». Раньше она была внештатным сотрудником римского издания этой газеты, а теперь вошла в штат ее миланской редакции. Свои статьи об искусстве она публиковала под загадочным псевдонимом «Эль Серено», что по-испански среди прочего значит ночной сторож.
* * *
Чезаре Царфатти часто шел на уступки Маргарите, но в одном был непреклонен: остался верен своим еврейским корням и принимал горячее участие в сионистском движении. В Милане он присоединился к местной сионистской группе.
Год спустя Чезаре выбрали в исполнительный комитет группы, которая вскоре стала самым большим отделением Сионистской федерации Италии. На Четвертом Всеитальянском сионистском конгрессе, проходившем в Милане весной 1904 года, Чезаре выступил с речью
