равнодушно к этому изданию относился. И вот здесь можно говорить об уровне профессионального мастерства журналиста.
Я практически никогда не показываю заранее тексты своим собеседникам. Я не учу этому, но я не показываю по очень простой причине: я всегда говорю, если будут ошибки, то это будут мои ошибки. А началось это с одной забавной истории: в 90-х годах я много писал об атомной науке и технике, а после 1991 года я работал в газете «Правда» первым заместителем. Выступал против Ельцина, против очень многих людей, с ним связанных и оказался никому не нужным. Я взял и уехал в закрытый город Арзамас-16, потом переехал в другой закрытый город – Снежинск (Челябинск-70) и рассекретил 50 создателей ядерного оружия. Рассекретил всех. И многие из них (кто еще жив) мне признательны. Начальник главка Цырков Георгий Александрович спросил тогда: «Что ты мне не показываешь ничего?». Я говорю: «А что я буду показывать? Если там будет ошибка, то что я скажу? Что я Цыркову показывал и переведу стрелки?». И в это время выходит в газете мой большой материал со Станиславом Ворониным, главным конструктором ядерного оружия. И так как уже были смутные 90-е годы, в газетах не было корректоров, всех посокращали, то в итоге у меня в компьютере получилось вместо водородной бомбы водопроводная бомба. И выходит материал с водопроводной бомбой. Я в это время еду в Арзамас-16 на встречу с читателями, и мне говорят, что я над ними издеваюсь, а я отвечаю: «Мужики, виноват я. Но в книжке, которая будет выпущена, все будет исправлено». Но я забыл, и в книжке вышла водопроводная бомба. Я тогда Цыркову сказал: «Видишь, в каком бы ты оказался положении, если б прочитал и пропустил водопроводную бомбу»! Но казусы случаются, и здесь еще одна очень важная для научного журналиста вещь – никогда не надо стеснятся говорить, если ты чего-то не знаешь. Более того, к тебе относятся с уважением, если ты говоришь это прямо, а не несешь всякую чушь. Второе, нужно всегда просить, чтобы помогли в чем-то разобраться. И, в третьих, честно признавать свои ошибки. У меня в жизни было несколько таких случаев, когда я публично признавал свои ошибки – спокойно, хотя и страшно неприятно. Это необходимо, и тогда к тебе будут относиться с уважением.
– Так все-таки есть ли спрос на эту профессию?
– Ну я не знаю. У меня был прекрасный отдел в «Комсомольской правде», один из лучших в научной журналистике. Там работали такие блестящие журналисты, как Голованов, Биленкин, Боднарук, Репин. У меня был один из самых мощных отделов в газете «Правда». Чтобы было понятно про отношения журналистики и науки: однажды на редколлегии зашел разговор о том, что не совсем понятный состав сотрудников в отделе науки. И я выступил: «Так, дорогие друзья. У нас во главе редакции стоит академик, у нас работает 52 доктора и кандидата наук. Остепенённых нет только в отделе науки, и пока я редактор, их там не будет». И их действительно там не было, но у меня работали писатели. Здесь должен быть очень четкий выбор, но я горжусь, что я ни в ком ни разу не ошибся. Правда, был единственный человек, которого я взял по блату.
В газете «Правда» было вакантное место и мне принесли список людей, которых можно было взять. Вдруг я вижу фамилию Гоголь. Я говорю: «Что, Николай Васильевич?» Да! И у меня работал Николай Васильевич Гоголь.
Надо понимать одну вещь, что научная журналистика – это журналистика будущего, я в этом глубоко убежден.
– А каковы карьерные возможности у научного журналиста?
– А что Вы понимаете под карьерой? Творческий или служебный аспект? Перед вами научный журналист, который начинал с сотрудника «Комсомольской правды» и закончил заместителем главного редактора. В газете «Правда» начинал с обозревателя, а закончил заместителем главного редактора. То есть, с точки зрения карьеры здесь нет проблем. С творческой точки зрения: государственные премии. Все существующие журналистские премии в Советском союзе и в России я получил, некоторые дважды. Очень была смешная история: 30 апреля обсуждается премия Союза журналистов СССР, а 29 апреля я впервые печатаю в «Комсомольской правде» полосу о мирных ядерных взрывах и на следующий день узнаю, что стал лауреатом этой премии. Но меня никогда это не интересовало, хоть и облегчало жизнь, особенно в «Правде» и «Комсомолке». Меня считали не серьезным из-за этого и иногда этим пользовались, когда возникали конфликтные ситуации. Вот был материал о Байкале. А в 1966 году было постановление, что о Байкале писать нельзя. Мне говорят: «Запомни, партийные документы не стареют. Завтра на секретариат ЦК». Ну я приезжаю, думаю, что получу очередной выговор. Идет большое совещание по судьбе Байкала, а я сижу так тихо. Создается правительственная комиссия по Байкалу и в конце Лигачев говорит, чтобы меня включили в эту комиссию. Это было блаженство, потому что мы летали на Байкал, мы буквально облазили все прибрежные зоны Байкала.
Еще в журналистике есть одна вещь: нельзя давать вытирать о себя ноги. Если один раз уступишь – все. Я очень любил иногда «поизмываться» над молодыми сотрудниками в меру своего воспитания. Понимаешь, например, что материал написан ради одного абзаца. Я беру, значит, и снимаю этот абзац. Проходит некоторое время, автор соглашается. Я его вызываю и говорю: «Что ж ты делаешь? Надо такие вещи отстаивать категорически». Что значит карьера? Это понятие смешное. Вот была газета «Правда», в которой были очень талантливые люди, лучшие люди в журналистике. Когда пошли события 1991 года, все замкнулись на прошлом. Журналист должен смотреть в будущее, все изменится и изменится совершенно не так, как мы думаем. Выдающийся физик, академик Марков опросил сто ученых: «Что будет через 20 лет с ядерной физикой?» Через двадцать лет он посмотрел эти записи. Оказалось, только один был прав. Это физик из Китая, который сказал: «Я точно знаю, что будет не так, как мы все думаем». Надо понимать одну вещь, что научная журналистика – это журналистика будущего, я в этом глубоко убежден.
– Главный источник информации для журналиста – ученый. Но общаться с учеными бывает сложно. В чем особенности общения с учеными, как завоевать у них доверие и получить нужную тебе информацию?
– Ну я уже сказал, что общаться с учеными очень легко. Если они тебе доверяют. У меня никогда не было проблем общения с учеными. Не было ни одного случая, чтобы мне кто-то отказал в интервью или
